Покой

— Прошу прощения, Билл. Очевидно, это чрезвычайная ситуация.

— Это не так, мистер Вир. Не совсем. Просто я надеялась, что вы либо встретитесь с посетителем сейчас, либо отошлете. Мне не нравится, что он там ошивается. Это какой-то коротышка, с головы до ног покрытый волосами.

На следующее утро была суббота, и я проспал допоздна. (По будням приходилось вставать в шесть; предположительно, раннее начало трудового дня помогало избегать пробок около завода — но на самом деле к девяти часам движение там почти затихало, и лучше бы мы начинали попозже; как я постепенно понял, наши руководители отделов и департаментов просто желали приезжать попозже, но не хотели рисковать и пропустить звонок из главного офиса, застряв по пути.) Меня разбудил телефон.

— Ден? Это Лоис.

— Кто?

— Лоис Арбетнот. Только не говори, что уже забыл меня.

— Извини, я еще не проснулся. — (Я тоже. Мне кажется, когда мы спим, нас окружают все прожитые годы. Во сне мне мерещилось, что я слышу шаги давно умерших; я вел беседы с ними и с безликими людьми, которых мне еще предстояло встретить, — беседы, которые казались невыносимо мучительными, хотя, проснувшись, я мог вспомнить лишь несколько слов, причем таких, которые после пробуждения не вызывали у меня никаких эмоций. Говорят, все дело в том, что во сне содержание отделено от эмоций, как если бы спящий ум читал сразу две книги: одну — о слезах, похоти и смехе, другую — состоящую из слов и фраз, взятых из старых газет, летящих по-над мостовой грязных листовок, разговоров, подслушанных в парикмахерских и барах, банальностей, прозвучавших в радиоэфире. Я склонен думать, что мы, проснувшись, забываем смысл этих слов или просто еще не знаем, что они будут значить для нас. Но хуже всего — проснуться и вспомнить, что разговаривал с мертвыми, хотя даже не думал снова услышать их голоса, не ждал, что они зазвучат снова, пока ты сам не отправишься в мир иной.)

— Твоя книга. Помнишь, мы говорили про книгу? Я позвонила по поводу запроса, и Мари — это моя подруга, мы вместе учились в колледже — сказала, что в их конторе есть человек, настоящая акула по части викторианских романистов, и он сможет рассказать все об этой книге, включая то, где можно отыскать экземпляр, раз она столь редкая.

— Кажется, я уже знаю где.

— Я думала, ты ее разыскиваешь.

— Разыскивал. Меня только что осенило, вот и все. Послушай, будь добра — обратись к этому человеку от моего имени; мое предположение может быть ошибочным.

— Сейчас его нет на месте — он в отпуске. Мари обещала спросить, как только он вернется.

— Отлично.

— И я заказала дневник. Чек необходимо отправить почтой, но минуту назад я позвонила мистеру Голду, и он сказал, если я готова поручиться головой, что отправила его, мы можем разобраться с доставкой в любое время.

— Хорошо.

Последовала пауза. Я сознавал, что в чем-то подвел ее — как часто подвожу людей в разговоре, — но ощущал себя слишком отупевшим, чтобы понять, в чем именно. В отчаянии я проговорил:

— Ты столько всего сделала. И у тебя все получилось.

— Ты разве не хочешь заехать туда со мной?

— Что?

— Заехать за дневником этой Бойн. У меня сложилось впечатление, что тебе не терпится его прочитать, — мы могли бы наведаться туда после обеда и забрать его. По субботам библиотека закрывается в полдень, к часу я освобожусь.

— Прости. Я услышал слово «доставка» и решил, что библиотека наймет курьера. Я же сказал, что все еще сплю, Лоис. Твой звонок меня разбудил.

— Извини.

— Да, я хотел бы посмотреть. Встретимся перед библиотекой.

— Приглашаю тебя поужинать со мной позже. У меня дома.

То, что я сказал Лоис, было чистой правдой: я наконец сообразил, что экземпляр «Любвеобильного легиста» был у моего знакомого — то есть у Стюарта Блейна. Оставалось лишь решить, звонить ему перед визитом или нет, и в конце концов я решил этого не делать.