Покой

Я купил машину на третьем курсе колледжа и привез ее домой, когда закончил учиться, с тех пор сменил несколько автомобилей, но в том, чтобы ездить по старым мостовым Кассионсвилла, по-прежнему ощущалось нечто нереальное. Многие из этих улиц предназначены только для прогулок: это улицы, которые в английском городе назвали бы дворами, без тротуаров или бордюров; дома и их маленькие газоны, вечнозеленые растения и розовые кусты находятся на одном уровне с брусчаткой, так что я мог бы беспрепятственно подъехать к парадным дверям или припарковаться под окнами. Во многих местах сохранились четкие следы Эпохи Лошадей — известняковые бордюры с железными кольцами (все еще прочными, хотя я слышал, как дети вслух удивлялись, почему раньше лошадей не привязывали к парковочным счетчикам), вделанными в камень, и даже едва заметные бороздки на брусчатке от железных ободьев фургонных колес. Когда я ехал к Стюарту Блейну, мне показалось — несомненно, из-за какой-то ассоциации, вызванной непривычным маршрутом, — что мой автомобиль был в целом подходящим средством передвижения, вот только хорошо бы он стал открытым, тяжелым, из стали и латуни, с выпяченными фарами и ручным тормозом (любимой игрушкой мальчишек), торчащим из подножки, дернуть который можно было, лишь высунув руку наружу поверх дверцы.

Когда я доехал до угла, где раньше стоял дом Стюарта Блейна, его там не оказалось. Подковообразная подъездная дорожка, портик с колоннами, конюшня и каретный сарай, где работал Доэрти, — все сгинуло. На месте особняка возвели с полдюжины домов поменьше. Я подошел к одному из них, постучал и сказал появившейся женщине, что ищу мистера Блейна, который когда-то здесь проживал. Она была полноватой и некрасивой, но дружелюбно заулыбалась, вытирая мыльные руки клетчатой салфеткой, пригласила меня войти и позвала мужа. Тот неуклюже вышел, одетый в какие-то штаны и майку, — и оказался чертежником, которого я немного знал по работе. Ни он, ни его жена никогда не слышали о Стюарте Блейне. Они прожили в этом доме восемь лет.

Я нашел адрес Блейна в телефонной книге (а как иначе): он переехал в район, где во времена моего детства стояла ферма — та самая, мимо которой мы проезжали по дороге к Лорнам, когда мистер Макафи и тетя Оливия отправились покупать замечательное китайское яйцо, будущий подарок мистеру Макафи на сорок первый день рождения. На участке стоял деревянный и оштукатуренный дом в стиле, который называют тюдоровским. Два этажа и мансарда, но с великолепным старым особняком Блейна лучше не сравнивать. Я позвонил, и дверь открыла полная хмурая женщина — не миссис Перкинс. Она сказала мне, что мистер Блейн болен, редко принимает посетителей, и попросила визитную карточку. Я дал, написав на обороте: «Племянник Оливии Вир. В связи с „Любвеобильным легистом“». Женщина попросила меня подождать в холле.

Это был старый дом — вот первое, что меня поразило. Пятна разных оттенков на деревянных панелях свидетельствовали о том, что их неоднократно красили; светильники и выключатели выглядели потертыми, как и выцветшая узорчатая дорожка, по которой эта грузная мрачная женщина подходила к двери, чтобы сказать, что в Хеллоуин не будет конфет, апельсинов или яблок, а также пяти- или десятицентовиков для распевающих гимны в Рождество, и здесь не нужны щетки, метлы или косметика, нет ножей, которые нужно точить, нет кастрюль, которые нужно чинить. Потускневший серебряный поднос лежал на столике с мраморной столешницей, и прошло несколько минут, прежде чем я узнал в нем тот самый стол из холла былого дома, белого особняка, того самого, в котором Доэрти, расслабленный, ленивый и, несомненно, пьяный ирландец, скоблил внутренности каминов так, что чернота от дыма становилась заметной лишь к концу лета.

В спальне наверху Стюарт Блейн восседал в инвалидном кресле. Он больше не брился — чтобы скрыть, как он объяснил мне позже, оставшийся после операции шрам на горле, — и, возможно, именно его борода, а также гордые, холодные глаза заставили меня подумать о безумном короле, о Лире, повелевающем стаей грачей на продуваемой ветрами пустоши.

— Значит, ты племянник Ви, — проговорил он. — Я помню тебя, если ты тот самый. Подожди минутку… как же тебя звали… — (Разумеется, имя было на моей визитной карточке.) — Джимми? Я подкупал тебя, чтобы ты отправлялся спать, а я мог посидеть с твоей тетей в кресле-качалке. Помнишь?

Я не помнил — и не сомневаюсь, что этого никогда не было.

— Чем могу быть полезен?

Я сказал ему, что, насколько мне известно, у него есть экземпляр «Любвеобильного легиста» и что я сам коллекционер и хотел бы увидеть книгу.

— Конечно. Нет проблем. А я-то думал, я единственный серьезный коллекционер в городе. Вы даете объявление в «Букинисте и антикваре», мистер Вир? Кажется, я не замечал там вашей фамилии.

— Боюсь, у меня нет средств, чтобы действовать в таких масштабах, мистер Блейн.