Поколение «все и сразу»

– Такой долгой казалась зима, а теперь… Теперь так и тянет бесстыдно заявить, что она слишком быстро пролетела. До следующей совсем чуть-чуть. Весна и лето пройдут, оглянуться не успеем, – который раз за сегодняшний день вздыхаю я, с нежностью водя пальцами по ее предплечью. От тонкой женской кожи меня отделяет Каринина кофта.

Она открывает глаза. Конъюнктива сухая, воспаленная. Сосуды треснутые, полностью обхватываю глазное яблоко. Неописуемый страх: это не она глядит на меня. Это кто-то другой, чужой, незнакомый пучит на меня страшные зенки, но только не она. У нее не такие глаза, не такой тяжелый взгляд мертвеца… Это равнодушие, усталость, озлобленность… На меня смотрит тень, абсурдность, но не она… В ее взгляде я для нее только лишь бремя, причина болезни, помеха для выздоровления…

Я бледнею. Но надо же как-то выбираться из лабиринта этого страха, выходить из всей ситуации… Я с предельной осторожностью спрашиваю:

– Ты мерила температуру?

Отрицательно мотает головой, печальные глаза ее светят на меня карими светом.

– Почему? – Пожимает плечами и молчит. Весь вид ее взывает к жалости, но я сдерживаюсь. Чувство обязанности следить за заболевшей стирает любовную близость. Вот я уже и грозно повысить голос могу и даже нагрубить… – Где градусник?

– Зачем он тебе? – Умоляюще протягивает она.

– Потому что надо контролировать температуру, чтобы, в случае чего, дать тебе жаропонижающее. Где градусник?

Я кручу головой в попытке угадать, где может быть спрятан инструмент… Вряд ли в книжном шкафу. А где-то же должна лежать аптечка… Карина медленно поднимается, по ее усталым движениям я понимаю, насколько ей плохо. Но она, с виду в любой момент готовая оттолкнуть руку помощи, изо всех сил старается держатся гордо, даже подбородок поднимает выше…

– Я сама достану. Сиди тут.

Как будто из намерения насолить она с силой захлопывает дверь. Опять я один среди розоватых стен, от которых, если долго вглядываться в них, к горлу подступает ком тошноты. В соседней комнате скрипит дверца шкафа, затем шлепается большая картонная коробка на деревянную поверхность. Карина, как осенними листьями, шуршит вещами, ищет.

Какова же совместная жизнь? Не могут же взрослые – какое дурацкое слово… я не ребенок, чтобы вставлять его в данный контекст, но иногда, из-за незнания, как самостоятельно живут семьи, оно само слетается с уст, – вот так же скрываться друг от друга, главенствовать, выстраивая иерархию… Так как же живут пары, наши ровесники? Как они проводят дни на одной площади, снимая, или выплачивая ипотеку, или на уже в собственной квартире, если помогли обеспеченные родственники? Совместная жизнь не состоит только из страсти, как получается у меня с Кариной. В гостях мы только и наслаждаемся телами друг друга, на улице – разговорами… До боли я жмурю глаза, чтобы напрячься, сосредоточиться, чтобы представить, как мы будем жить вместе, как будем проводить дни и вечера… Но сколько я не стараюсь, ничего не выходит…

– Вот, – с недовольством протягивает она мне ртутный градусник.

– Ложись.

В недовольстве сжимая губы, Карина слушается, накрывается пледом. Я встряхиваю градусник, вручаю его ей – недоверчиво убедившись в том, что ртуть сошла, она прячет его под футболкой, побеждено отворачивая голову. Как будто потолок настолько привлекателен… Несмотря банальность действий, на лбу моем выступают капли пота, я стараюсь сделать все идеально, волнуюсь, трясусь над каждой мелочью, чтобы хотя бы так уверить ее в том, что мои просьбы не настолько уж и лишены смысла.

– Все, больше не буду мерить. Хватит с меня.

Я покорно не спорю – она садится, достает градусник. Разглядывает его первой, потом передает мне, возмущенно цокнув.

– Ну, такую температуру смысла сбивать пока нет… Давай горло посмотрим.

– Не надо ничего смотреть.

Властно, но и обиженно, шипит она и затем ложится на правый бок, спиной ко мне, накрываясь до носа пледом.

– Но ведь у тебя же болит горло.

Карина издает угрюмое совиное уханье. Недовольное согласие, которое выдавливает она из себя против собственной воли. Как будто ее признание напрочь отобьет мой интерес к ней…

– Тогда выпей таблетку.

– Не буду я пить никакие таблетки, – озлобленно шипит она и поворачивается лицом к стене.

Уже как автомат я лишь с удивлением и испугом задаю вопрос, который только сильнее ее раздраконит.

– Почему?

– Хватит этого “почему”, – кричать сил у нее нет, но шепчет она не менее злобно. – Я разговаривать с тобой больше не буду, никогда, если еще раз скажешь это “почему”.

Так и подначивает повторно выкинуть, как коварного джокера, чертово “почему” то ли из вредности, то ли из озлобленности. Некоторый повадки Карины порой до жути раздражают. Раздражает, что большинству своих действий она не дает объяснений, даже если я прошу. Она может обидеться, чтобы заставить замолчать меня, или не задавать вопросы, или прыгать перед ней. Меня раздражает, что она, как учитель, всегда ставит себя правой, заставляя меня подчиняться приказаниям…