Поколение «все и сразу»

До конца дверь она не прикрыла – благодаря небольшой щели я отчетливо слышал, как звенят чашки на кухне, как закипает чайник, как она, ослабленная, шаркает тапочками. Она ведь знает, что я категорически против, чтобы она напрягалась, хлопотала на кухне, потому что ей нужен постельный режим. Не потому ли она не закрыла дверь до конца, чтобы не упустить случай и продемонстрировать превосходство? Ведь она отчетливо знает, что я не вмешаюсь и не остановлю ее. А почему? Оттого, что боюсь ее гнева? В сущности, я боялся любого скандала, потому что… Потому что был уверен, что конфликты между любленными разъедают кислотой сущность любови… Именно поэтому я прогибаюсь, беспрекословно подчиняюсь чужой воле…

Подперев рукой подбородок, я сижу в самой глупой и беззащитной позе безголосого послушника. Справа, со стола, на меня таращат огромные глаза нарисованные муми-тролли, и вдруг мне начинает мерещиться, будто все в этом доме, желая избавиться от инородного агента, стремиться раздавить меня в лепешку. Еще чуть-чуть и ножки кровати сломаются, потом рухнет на меня шкаф…

– Вот, с лимоном, имбирем, сахаром, – осипшим голосом проговаривает Карина, внося в комнату чашки. – Только мяты нет. И сладостей тоже… Подожди, шоколадка, – безрадостно вспоминает она, пренебрегая восклицанием. – Ты же купил мне шоколадку.

– Но это для тебя…

Она не слушается и, громко шурша оберткой, открывает шоколад. Зная, что я ни за что не возьму сам, Карина сует мне в руки ломтик, а потом с легкой озлобленностью шипит:

– Быстрее ешь, пока не растаяла.

Карина опускается на диван чуть в стороне от меня. Потерянная и словно отсутствующая в комнате. Во всем мире. Я улавливаю ее горячее дыхание и не знаю, что ее конкретно беспокоит, какие из клеточек подвели, но при этом так смешно хочу помочь. Хочу, но не могу… Даже если бы я был человеческим врачом, она бы все равно не позволила из какого-то своего, недоступного для меня принципа. Каприза, а не принципа, из-за которого я мучаюсь, словно загнанная в тесную клетку птица, привыкшая к полетам, и ощущаю себя беспомощной букашкой. Состояние мое сравнимо с тем, что испытывает профессионал своего дела, скромняга по характеру, перешедший в другую фирму, где его считают за новичка-бездаря и не позволяют браться за привычные обязанности, до идеала отточенные.

Я смотрю на Карину, от ее печального выражения лица кошки на сердце скребут, ломая когти о мышечную ткань… Я не помогу – самый достоверный факт на данную минуту. Она откажется при любом раскладе, даже если прямо сейчас я вытащу из собственных запасов самый верный, самый действенный способ… Как резину, мы растягиваем молчание. Утомительно, заняться нечем. От вынужденного бездействия она вызывает у меня раздражение… Будто наконец-то найдя потерявшуюся мысль, повернувшись ко мне, Карина ни с того ни с сего выдает с таким возбуждением, словно болезни никакой и в помине не было:

– Посмотришь наши фотографии?

Я киваю, перебарывая нежелание от желчного послевкусия той прогулки. Эти фотографии как бы, тыча пальцем, подразнивают меня… Ну и бред же в башке: фотографии не пускают хитрые улыбки, не хихикают подло… Это разум зря наделяет их ненужной важностью. Собрав мужество в кулак, я решаюсь смотреть.

Карина поднимается, берет со стола телефон. Делает несколько маленьких глотков чая – свою кружку я держу в руках – и потом, усевшись рядом, открывает галерею.

Я смотрю на получившееся. То ли зрения подводит, то ли сами фотографии не до конца прогрузились… Я приближаю экран вплотную к лицу… Без толку. Не фотографии, а высокомерная подачка.

– Ну, что скажешь?

– Хорошие, – на правду обидится. Мы свили такие отношения, где безопаснее всего врать и угодничать ей, однако тон мой настолько пропитан лживостью, что даже глухой необъяснимым чудом заподозрил бы что-то неладное.

– А мне не нравятся. Ни одна.

– Почему же? – С натянутым удивлением, выдыхая в сторону, протягиваю я ее ненавистный вопрос.

– Потому что, – небрежно отмахивается Карина, словно я и сам обязан догадаться… – Ну ты взгляни на это. Ветер растрепал мои волосы. Неужели так сложно было сказать… А тут… А тут мне вообще все не нравится.

– Совсем ни одна фотография…

– Ни одна, Андрей. Да и вообще, это не фотографии, а… Скомканная бумажка! Будем надеяться, что что-то да получится в редакторе подправить… – Не веря собственным словам, она медленно, будто глубоко сожалея, помотала головой.

– Очень жаль, – не без печали вздыхаю я. От накрученных эмоций, брови мои наливаются свинцовой тяжестью, как будто вот только что сообщили о трагедии, какую сразу же мозг не способен обработать…

– Еще шоколада?

Риторический вопрос. Предупреждение. Карина отломала кусочек и вложила мне его в руки, потом легла, накрылась любимым розовым пледом, побитым временем, однако все равно хорошо сохранившемся, и закрыла глаза. Я вдруг ловлю себя на мысли, что в комнате ее, как и во всей квартире, не хватает ритмичного постукивания часов. От гробовой тишины неловко молчать. Каждый угол, каждый свод давит на голову, обвиняя в обязательстве вести диалог…