Я мою кочан. Скрипит дверь – какая-то соседка с чудным именем пробирается на кухню, берется за посуду, но все время смотрит на меня. Ее взгляд потухших глаз, некогда наблюдавших горы Азербайджана или других южных государств, беспричинно раздражает. Я домываю овощ и, весь полыхая неприязнью, ухожу.
– А убирать кто будет? – Повышенный тон, как камень, ударяется о мою спину. Жиденькие волосы женщины покрыты старым, от и до заляпанным маслянистыми пятнами платком.
Молча я разворачиваюсь и собираю три небольших кусочка, отломившихся от кочана. Соседка внимательно, на носочках выглядывая через мое левое плечо, следит, как грозный учитель. Ее цепкий взгляд подогревает мое раздражение. Теперь в руках моих капуста и три ошметка…
– А остальное? Куда пошел!
– А остальное за собой будете убирать сами! – Не выдержав, кричу я, на что та корчит недовольную мину.
– Свинья! Мерзкий ублюдок…
Вместо пререканий я ненамеренно громко хлопаю дверью в комнату и запираюсь на всякий случай на ключ. От ярости трясет. Где это видано, чтобы эмигранты, не имеющие разрешения на проживание, командовали, как у себя дома? Озлобленность ворошит мозги раскаленными пулями… Пару месяцев назад, в самый сезон зимы, около девяти утра в квартиру вломилась полиция. Сосед вызвал, посчитал я тогда. А кто еще? Он не раз делился со мной этой идеей, и в моменты гневных вспышек я даже поддерживал ее, однако, остывая, закрывал глаза на все, оправдываясь добродушием, которое не позволяло мне всерьез задумываться о диктаторском решении чужих судеб. Все мы люди как-никак… Тогда, зимой, все дело закончилось выселением на словах, однако никто никуда так и не съехал…
Нарядившись в повседневное – брюки, рубашка, жилет, рубашка с черным галстуком – уличное облачение, я закрываю дверь и при этом ловлю на себе надутый взгляд соседки, провожающей меня с противоположного конца коридора. Скрестив руки на своей некрасивой груди, она исподлобья следит, не упускает ни одного моего движения. Табуном диких коней по сине моей пробегают мурашки: кто знает, как вздумает отомстить? Самое ценное, что у меня есть – это старый ноутбук, и то ценен он исключительно для меня, потому как на нем хранится множество рукописей… Рукописей за четыре года.
Я поднимаюсь на лестничную площадку. Застываю перед квартирой Карины. Обычно она быстро, даже суетливо открывает замок, но сегодня… Видно, настолько ей нездоровится. Зря я мучаю ее, твержу сам себе, начиная раскаиваться в том, что согласился прийти по ее настоянию…
Вот она медленно открывает дверь – внутри меня сжимается пружина, я не могу устоять на месте… Первым в глаза бросаются почерневшие мешки под глазами. Мысли мои направляются только в одно русло: как бы помочь, какие знания применить, какие лекарства назначить? Сердце гудит, протягивая жгучие желания страсти – ему не прикажешь… Я переступаю порог и бережно охватываю ее талию и плечи. Кожа через одежду улавливает лихорадочный жар.
– Я тут кое-что принес.
Из сумки я торопливо достаю шоколад – Карину охватывает радость, но не такая, как обычно. От радости только название. Из-за общей слабости радуются, блестя, только глаза, когда лицо ее покрывает болезненная апатия.
– И вот, тут еще таблетки. Мне они очень нравятся. От горла, у тебя ведь оно болит?
– Болит.
– Они как леденцы. Три раза в день. В общем-то вкусная штука, хоть просто так грызи. Кстати, они эффект приятный дают.
– Какой?
– Узнаешь.
Подмигнув, я растягиваю коварно-хитрую улыбку – Карина в удивлении таращится на меня. Воспаленная сеть сосудов как будто удерживает белки, чтобы те не вывалились из глазниц.
– Ну, и чего ты не раздеваешься?
– Мне казалось…
– Боишься заразиться?
– Нет.
– Нет-нет, я все понимаю… – Затараторила она, чуть вытянув полусогнутую руку вперед, будто с намерением выставить меня за дверь. – Я бы на твоем месте тоже не задерживалась… А тебе с твоей работой вообще болеть нельзя…
– Я не думал, что ты готова меня принять…
– Андрей, – устало выдыхает она, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу, – ну давай без этой светскости… Тем более, если ты что-то хочешь…
– Я хочу сейчас провести с тобой время, но…
– Тогда без всяких “но”, – огрызнувшись, перебивает она. – Переодевайся и мой руки.
Карина наблюдает за каждым моим шагом и действием. Когда я по привычке тянусь к полотенцу цвета дубовой бочки, она вдруг поспешно и с раздражением набрасывает на меня:
– Вот этим, это мое. Не трогай его вообще.
Карина протягивает мне желтоватое полотенце, на что я задаюсь вопросом: почему же ей не выделили чистое, ради чего сэкономили? А ведь квартирка-то ее родителей далеко не выглядит бедной.