Я видел, что эту женщину нельзя оставить на попечение такого караула, и велел отвести ее на главную гауптвахту: там ее накормили и оставили до утра. С рассветом ее вывели из лагеря. Она медленно побрела к горам, ковыляя по высокому бурьяну.
Рано утром, еще до солнечного восхода, отряд наш уже был на ногах. Пехотинцы оставили на повозках шинели и сухарные мешки и в одних рубашках выстраивались перед лагерем. Палатки были сняты; обоз запрягал лошадей и вытягивался на дорогу. Решено было сделать еще одну, последнюю попытку уладить мирно с Гусейн-Беком, а затем, если не удастся, штурмовать Ургут сегодня же.
Вывели из палатки мнимого Гусейн-бека с товарищами; они провели мучительную ночь в ожидании наутро достойного воздаяния: они были уверены, что им утром отрежут головы. Когда им привели их лошадей и велели ехать в Ургут, они не хотели верить и думали, что над ними смеются. Полковник А-в приказал им передать Гусейн-Беку, что если он не выедет переговорить лично с начальником русского отряда через два часа, то русские пойдут к Ургуту. Послы медленно выехали из лагеря, но едва только они проехали последних часовых, как пригнулись к седлам и во всю конскую прыть понеслись к городу. Только тонкая полоса пыли стлалась по дороге вслед за быстро удаляющимися всадниками.
Между тем отряд тронулся к Ургуту. Солдаты, подгоняемые утренним холодом, шли ходко, с песнями; казачьи орудия рысили между ротами, в обозе скрипели и визжали несмазанные колеса арб; арьергардная рота, составив ружья, ждала, когда последняя повозка выберется на дорогу. Начальник отряда поехал вперед с казачьей сотней, с ним поскакали и несколько офицеров.
Едва мы отошли версты две от места ночлега, как заметили на всех окрестных холмах конные толпы. Место нашего лагеря тоже было уже занято неприятелем, и, кроме того, по шехрисябзьской дороге из ущелья подвигалось большое пыльное облако. Нас положительно охватили со всех сторон, и, в случае неудачи под Ургутом, мы могли рассчитывать на самое неприятное отступление.
Перед началом ургутских садов находилась довольно значительная, но с пологими скатами, возвышенность; она вся была покрыта конными, и на самой вершине пестрело несколько ярких значков. Отдельные всадники джигитовали шагах в трехстах, даже менее, перед нашим авангардом; иные совершенно неожиданно выскакивали из незаметных, заросших бурьяном лощин, почти перед самым фронтом, гикали и стремглав неслись назад, чертя круги своими длинными пиками. Впрочем, ни одного выстрела не было сделано ни
Мы все продолжали подвигаться вперед; передние толпы неприятеля отходили при нашем наступлении, задние же неотступно следовали за нами. Не доходя полутора верст до начала садов, мы остановились и перестроились в боевой порядок: три роты стали в первую линию, стрелки рассыпались в цепь, а остальные роты составили резерв и прикрытие обоза, который сворачивался в густую колонну, по стольку повозок в ряд, сколько позволяла холмистая и сильно изрытая местность. Орудия, не снимаясь с передков, заняли места на небольшом холме, несколько впереди первой линии. Вообще позиция была довольно удачная: ургутские сады были видны, как на ладони, на зубчатой вершине цитадели что-то дымилось, по садам пестрели густые толпы пешего народа.
Наш маневр произвел оживленное движение в массах неприятеля: заволновались нестройные толпы, и глухой гул пронесся по окрестностям. Значки отступили к садам, и оттуда показалась небольшая, отдельная кавалькада, которая поскакала прямо по направлению к георгиевскому значку начальника нашего отряда. Оказалось, что это были вчерашние знакомцы; они ехали с окончательным ответом к полковнику А-ву.
От этих послов мы узнали, что Гусейн ни под каким предлогом не выедет к русским. Ургутцы явно дали нам заметить, что нашим словам и обещаниям они не доверяют вовсе. Начальник отряда настаивал на своем требовании; это оказалось совершенно бесполезным. Послы говорили: «Мы видим, что вы хотите битвы; что ж, пусть Бог решит, кто из нас правее. Впрочем, мы видели и не таких под нашими стенами. У нас в книгах сказано, – продолжали они, – что сам Тимур-Ленк приходил с мечом и огнем в наши горы, но Бог не допустил до погибели свой любимый город и покрыл стыдом войско Тимура. Идите лучше с Богом домой и скажите своему губернатору, чтобы он оставил в покое нашего бека».