Покорение Средней Азии. Очерки и воспоминания участников и очевидцев

Так говорили послы, а конные массы неприятеля все прибывали и прибывали; казалось, все окрестные села и местечки восстали и выслали своих вооруженных жителей на помощь Ургуту. Мы предчувствовали, что нам придется иметь горячее дело. Мы не давали много значения тем конным толпам, которые сновали у нас в тылу и на флангах: мы по опыту знали, что как бы ни было многочисленно это скопище, они не решатся всей массой нахлынуть и раздавить наш отрядик, а это было бы очень нетрудно – неприятеля было, наверное, более двадцати тысяч, а у нас не набиралось и семисот человек. Ружейный огонь всегда удержит в почтительном отдалении джигитов, и одной роты будет совершенно достаточно, чтобы прикрыть как наш обоз, так и тыл штурмующего отряда. Но в садах, где ургутцы будут драться на своем родном пепелище, где каждая сакля, каждый садик, обнесенный глиняным забором, могут служить прекрасным укреплением; наконец, в самом городе, где жители имели время приготовиться к обороне и баррикадировать улицы, – здесь, мы знали, что встретим жестокий отпор, по-видимому, непреодолимых препятствий. А между тем, надо было во что бы то ни стало сломить строптивый город; отступить без штурма было бы слишком рискованно: мы могли бы много потерять в этом крае, где мы, со своей малочисленностью, только и держимся каким-то чарующим обаянием нашей непобедимости.

Послам велено было ехать обратно и сказать, что еще час мы даем на размышления и что ровно через час, если не получим ответа, откроются с нашей стороны военные действия.

В ожидании сигнала к наступлению роты стояли настороже, готовые двинуться по первому знаку. Рассыпанные в цепь стрелки прикладывались от скуки, конечно, примерно, в кое-каких слишком соблазнительно подъезжавших всадников; это движение заставляло джигитов мигом поворачивать лошадей и, вплотную пригнувшись к седлу, удирать во все лопатки. Солдаты хохотали и острили по-своему, а знавшие туземный язык посылали вдогонку разные приветствия, конечно самого нецензурного свойства. Особенно отличался в этом один молодой человек, еще безусый; он, приставив руки ко рту трубой, во все горло выкрикивал весь репертуар национальной брани и от души заливался звонким, почти детским смехом, когда его усилия увенчивались успехом, и издалека доносился ответ такого же грязного свойства.

Вообще, наши солдаты – большие любители всевозможных домашних животных, особенно собак, и при ротах обыкновенно бродят целые прикормленные стаи. В курс дрессировки, главным образом, входит бросаться на сартов, и надо видеть, с каким остервенением нападают ротные псы на всякую личность, показавшуюся в долгополом туземном костюме. В настоящее время более сотни всевозможных Волчков, Белок, Арапчиков и Куцок носились перед цепью, храбро налетали на ближайших джигитов и, свирепо прыгая, хватали за хвосты лошадей и за полы халатов, ловко увертываясь от сабельных ударов. Наши боевые псы – я смело даю эпитет: боевые – с успехом разыгрывали роль фланкеров и потешали солдат, служа бесконечной темой острот и веселой, оживленной болтовни.

– Таперича, братцы, – говорили они после дела, – надо Куцего и Валетку тоже наградить!

И солдаты с любовью поглаживали по мокрым, мохнатым мордам прибежавших и виляющих хвостами псов. А между тем данный на размышление час подходил к концу. Орудия снялись с передков, и канониры прилаживались к прицелу, поглядывая, ловко ли придется. По линии пронеслась команда: «Становись!» Шутки и смех замолкли разом, солдаты сняли шапки и перекрестились.

Вдруг из-за пригорка, который находился не более, как в двухстах шагахот крайней роты, показались беглые дымки, несколько пуль с визгом пронеслись над колоннами, и в ту же минуту отчетливо послышались команды: «Картечь, первая!» В самую середину большой конной толпы, рассекая воздух со свистом и шуршанием, врезалась картечь и запрыгала, рикошетируя по каменистой почве; другой выстрел направлен был туда же. Застонала окрестность от конского топота и заунывного гиканья; в облаках беловатой пыли неслись тысячи всадников, очищая нам путь перед фронтом и охватывая наши фланги; загнулись концы стрелковой цепи, крайние роты выслали по полувзводу в цепь, и на флангах мигом зарокотала оживленная перестрелка. Размахивая в воздухе саблями и стреляя на ветер, конечно, из своих фитильных мултуков, ургутцы, как черти, носились вокруг нашего отряда с громкими криками: «Ур! Ур!»[9]

Трудно представить себе что-нибудь более неприятное и заунывное, чем воинственные вопли азиатов; каждый не кричит своим обыкновенным голосом, а старается взять фистулой как только можно высокую ноту, поэтому общий клик кажется каким-то стоном и плачем, в котором слышатся порой отдельные пронзительные взвизгиванья.