Покорение Средней Азии. Очерки и воспоминания участников и очевидцев

В 8 часов вечера гардемарин Майер с матросами, гальванической батареей и двумя пудами пироксилина, а я с 40 апшеронцами вышли из 3-й параллели и поползли к стене. Ночь была холодная, очень темная, и, вдобавок, моросило. Мы без шума приблизились к крепости, стены которой едва заметными темными линиями обозначались впереди. По дороге попадалось множество убитых текинцев, которых неприятель не убрал. До подковы, судя по карте, было не более 150 шагов, а между тем мы ползли уже минут 10, и этой траншеи еще не видно было. Остановились, чтобы осмотреться, и увидели, что направляемся к юго-западному углу крепости. Повернули назад и уже ползли вдоль рва, шагах в 15 от него. На стенах слышался разговор, и видно было, как караульные курили кальян. Вот, наконец, и желанная подкова. Но в то время, как Майер собирался уже переходить ров, Тервартанов сообщил, что голоса текинцев раздаются снова во рву, и они собираются на вылазку. Я и теперь не могу сказать наверное: правду ли говорил переводчик, или он, струсив, соврал нам. Последнее мне кажется вернее, ибо в эту ночь текинцы никакой вылазки не делали. Однако, имея в виду точное приказание полковника Гродекова, мы решились отступить, не желая быть открыты неприятелем. Скобелев ожидал нас в траншее. Узнав, в чем дело, он рассердился на нас и на переводчика: “Переводчик, наверное, вам соврал. А вы, мальчишки, поверили ему. Хотя бы, наконец, сделали по стене залп, чтобы показать текинцам вашу дерзость”. Название “мальчишки” до такой степени нас разобидело, что едва ушел генерал, как мы вновь вышли из траншеи и опять поползли к стене. Не успели мы сделать и 40 шагов, как слышим позади зовущие нас голоса: то был с казаками полковник князь Эристов, посланный Скобелевым за нами. “Воротитесь, вас генерал требует”, – сказал он нам. Мы отправились. Михаил Димитриевич сидел уже в своей кибитке, за большим столом, на котором горели два канделябра.

“Вы это куда пошли, кто вам приказал? – накинулся на нас генерал. – Обидно стало, что мальчишками вас назвал? Но ведь мальчишки не значит трусы, а в трусости я вас не обвинял. Ну чего вы стоите и молчите? Да, вы оба мальчишки, обоим вам вместе, поди, и тридцати восьми лет нет; я вам в отцы гожусь”.

Видя, что наш генерал переменил тон, мы немного оправились. «В отцы не в отцы, а в дядюшки годитесь, ваше пр-во», – сказал Майер.

– А как вы думаете, сколько мне лет?

– 36 лет, ваше пр-во», – ответил я.

– Ну, положим, не 36, а целых 39.

“Однако, убирайтесь, – сказал генерал, вставая из-за стола, – и без моего приказания никуда не суйтесь”. Затем он взял нас обоих за плечи и ласково подтолкнул к двери. Мы раскланялись и вышли.

Прошло еще три дня томительного ожидания. Минные работы велись с необычайной энергией, чему много способствовал Михаил Димитриевич, постоянно наблюдавший за работами и торопивший саперов. Ночью в крепости в последние дни наблюдалась полная тишина, даже не слышно было криков верблюдов и ослов и лая собак, как будто бы все это по ночам исчезало из Геок-тепе или уходило куда-то в недра земли.

Наш батальон по-прежнему оставался на правом фланге; прошло уже две недели со времени дела 28 декабря, а между тем как офицеры, так и все до одного солдата не могли свыкнуться с разразившимся над батальоном бедствием. “Эх, – говорили солдаты, – хотя бы уж штурм поскорее, чтобы или смерть, или возвратить знамя”. Со дня потери знамени я не слышал между солдатами ни шуток, ни смеха, ни песен: все как бы ушли в себя. Что передумал и перечувствовал каждый из них – предоставляю судить каждому. Но положение наше было далеко не завидное. Что скажут в полку, как там примут известие о потере знамени? – эти вопросы нас мучили ежечасно, ежеминутно. 10 января генерал Скобелев объявил нам, что пошлет батальон в голове штурмующих войск добывать себе знамя. Это решение любимого нами генерала принято было батальоном с величайшей радостью. “Уж постараемся заслужить”, – говорили ободрившиеся при этой вести солдаты. И все мы сознавали, что нам действительно нужно постараться и заслужить Царскую милость и кровью добыть себе знамя. 11 января капитан Маслов донес Скобелеву, что мина утром 12 января будет готова, и того же числа была отдана диспозиция к штурму. Одна из копий этой диспозиции, разосланная в части, и до сих пор у меня сохранилась; приведу выдержки из нее:

“Завтра, 12 января, имеет быть взят штурмом главный вал неприятельской крепости у юго-восточного угла ее.

Для штурма назначаются колонны:

1) Полковника Куропаткина – из 11 рот, 1 команды, 9 ракетных и 1 гелиографного станков[32]

.

Колонна овладевает обвалом, произведенным взрывом Великокняжеской мины, утверждается на нем прочно, укрепляется в юго-восточном углу крепости и входит в связь со второй колонной полковника Козелкова.

Сборный пункт – Великокняжеская кала, 7 часов утра.

2-я колонна полковника Козелкова, во главе которой – 4-й батальон апшеронцев, состояла из 8 рот, 2-х команд, 3-х орудий, 2-х ракетных и одного гелиографного станков[33].