Покорение Средней Азии. Очерки и воспоминания участников и очевидцев

Забрезжил свет и наступило серенькое утро. Солдаты зашевелились, стали приводить себя в порядок, кое-кто, на случай смерти, в коротких словах завещал пожитки товарищу. Все мы были сосредоточенны, но совершенно спокойны. Желанный штурм наступал, а что там дальше будет – об этом мало кто раздумывал. С рассветом началась обычная перестрелка; впрочем, с нашей стороны мало стреляли. Но вот громыхнуло первое орудие, за ним пошли остальные, и бомбардировка открылась. Стрельба была настолько сильна, что в воздухе от разрывающихся снарядов стоял какой-то стон. У нас у всех звенело в ушах. Весь огонь артиллерии направлен был на артиллерийскую брешь с целью возможно больше расширить ее. Несмотря на адский огонь, текинцы, стоя в самой бреши и не обращая внимания на разрывавшиеся около них снаряды, поспешно лопатами забрасывали брешь. “Сейчас начнется штурм, приготовьтесь”, – сказал нам, проходя, какой-то адъютант. Все взоры устремились к Великокняжеской кале, где взрыв должен был послужить сигналом атаки. В 11 часов 20 минут на восточном фасе крепости раздался страшный глухой удар ивту же секунду высоко над крепостью поднялся огромный столб земли. Батальон выскочил из траншеи и двинулся на штурм. Впереди шли 40 охотников из батальона под командой подпоручика Попова, за ним батальон в ротных колоннах. При 16-й роте несли штурмовые лестницы и фашины для забрасывания рва. Не успели мы пройти и сорока шагов, как первым упал прапорщик Усачев – ему пуля пробила ногу; вслед затем получил две тяжелые раны граф Орлов-Денисов; падая, он указал батальону на брешь. Не обращая внимания на постоянно падавших товарищей, апшеронцы упорно шли к стене, и, наконец, с криком “ура!” бросились на брешь. Взбираться на насыпь было очень трудно, ибо она была очень крута и все время осыпалась: солдаты то и дело скатывались назад и опять упрямо лезли вперед. В числе первых взобрался на брешь подпоручик Попов, но тотчас же сбежал вниз, держась за голову: он был ранен. Рядом со мной падает убитый наповал фельдфебель Острелин: пуля попала ему прямо в лоб. Солдаты нашего батальона на несколько минут унизали гребень бруствера и схватились с текинцами врукопашную. Дрались чем попало: штыками, пиками, шашками, бросали друг в друга кусками глины. Во время рукопашной схватки какой-то текинец ранил в грудь пикой прапорщика Кашерининова. Но вот сзади нас крикнули “ура” – то шел в атаку 3-й батальон апшеронцев. Этот крик заставил солдат нашего батальона вскочить, и все как один человек ринулись вниз, в крепость. Первое, что представилось нам в крепости, это стоявшая у самой стены огромная кибитка, из которой текинцы производили непрерывную пальбу. Сейчас же бросились к ней, и началось расстреливание кибитки. Через минуту она была полна только трупами. Так вот она, эта крепость, подумал я. Внутри, насколько хватал глаз, стояли кучками и отдельно кибитки; вся внутренность крепости была изрыта ямами и канавами. Из каждой кибитки раздавались выстрелы. Вправо от нас по стенам и вдоль восточной стены шел ожесточенный бой колонны Куропаткина с текинцами. Наш 3-й батальон также ворвался в крепость; рядом со мной стоял раненный в руку подпоручик Дегтярев. Скобелев был уже на стене, и около него развевалось знамя 3-го батальона. “Где ваш командир батальона?”, – спросил я Дегтярева. “Кажется, он убит, или, во всяком случае, тяжело ранен”, – ответил он мне. Приняв еще на стене крепости, по приказанию нашего нового командира батальона майора Хана Нахичеванского, команду охотников, я продвинулся с ней немного вперед. Никто из нас не знал, идти ли дальше или остановиться, так как, согласно диспозиции штурма, войска уже выполнили свою задачу. Лично мое недоумение разрешил полковник Куропаткин (его колонна уже вошла в связь с нашей), приказав мне присоединиться к его колонне и двигаться внутрь крепости.