Пол и характер

Все же брак мог быть создан только мужчиной. Не было и нет ни одного правового установления, созданного женщиной: все право чисто мужского происхождения, разве только обычаи принадлежат женщине. Поэтому нельзя выводить законов из обычаев и наоборот. Это совершенно различные вещи. Потребность и сила для внесения порядка в запутанные половые отношения могли явиться только у мужчины (как всегда в таких случаях)… Кажется, у многих племен были периоды, когда женщина могла влиять на уклад социальной жизни, но в это время матриархата не было и намека на брак: это было время многомужества.

Неодинаковые отношения матери и проститутки к ребенку позволяют вскрыть и многие другие явления. Женщина с преобладанием черты проститутки и в сыне своем прежде всего чувствует мужчину, а ее отношения к нему всегда имеют несколько половую окраску. Но так как нет абсолютной матери, то всегда можно заметить едва уловимый оттенок полового влияния сына на свою мать. Поэтому я выбрал любовь к дочери как самый надежный критерий материнской любви. Можно быть уверенным, что и каждый сын, в свою очередь, находится в некотором половом отношении к своей матери, как бы это ни было скрыто от того и другой. Это обстоятельство выявляется во время сна (тогда как обыкновенно в бодрствующем состоянии оно глубоко скрыто), когда мать часто служит объектом половых фантазий («Сон Эдипа»). Чаще это бывает в раннем периоде половой зрелости, а иногда и позднее. Что и в действительных отношениях настоящей матери к ребенку заключается элемент полового слияния, доказывается тем, что мать при кормлении грудью своего ребенка испытывает мучительное наслаждение – это такая же истина, как и то, что раздражением под женским сосцом эрективной ткани молено вызвать сокращение маточной мускулатуры. Как пассивность, которая обусловливается для женщины активным сосанием ребенка[23]

, так и тесное соприкосновение во время кормления носят характер совершеннейшей аналогии с половым актом. Этим объясняется прекращение менструаций в период кормления грудью, и в этом же следует искать причины той неопределенной, но иногда глубокой ревности, которую мужчина проявляет нередко даже по отношению к грудному младенцу. Но кормление ребенка – все-таки чисто материнское занятие; чем больше в женщине черт проститутки, тем меньше охоты и умения проявит она в этом занятии. Следовательно, нельзя не признать, что отношение матери к ребенку родственно отношению женщины к мужчине.

Материнство так же всеобще, как и сексуальность, и так же проявляется с различной силой у разных индивидуумов. У женщины-матери материнство должно проявляться гораздо раньше появления на свет ее кровного ребенка, еще и в отношении всякого человека, хотя потом интерес к собственному ребенку поглотит все остальное и в случае конфликта заставит поступить узкосердечно и несправедливо. Небезынтересно отметить здесь отношение девушки-матери к своему возлюбленному. Такая девушка проявляет чисто материнские чувства к тому мужчине, которого она любит, даже и к тому мужчине, который станет отцом ее ребенка: он сам в известном смысле ее ребенок. В этой черте, одинаково свойственной как матери, так и любящей женщине[24], проявляется глубочайшая сущность женщины-матери: она и представляет собою тот корень, который вечно живет, сросшись с почвой, корень, от которого единичный мужчина отделяется как индивидуум и перед которым он чувствует всю свою мимолетность. Это именно то, что заставляет мужчину в каждой женщине с элементом материнства, хотя бы она была девушкой, видеть, конечно, с большей или меньшей долей сознания, идею вечности[25], возводить беременную женщину в степень какой-то великой идеи (Золя). Великая уверенность рода – ничто другое – таится в молчании этих существ, перед которыми минутами мужчина чувствует себя ничтожным. В такие минуты мир и спокойствие охватывают все его существо, глубокая и великая тоска умолкает в нем, и на мгновение может показаться, что женщина связала его с глубочайшими тайнами мира. Тогда он становится ребенком (Зигфрид у Брунгильды, третий акт), ребенком, для которого мать становится столь многознающей, на которого она смотрит с улыбкой, умея за ним ухаживать, и которого она умиротворяет и держит в руках. Но все это только мгновение. Зигфрид уходит от Брунгильды, ибо сама сущность мужчины такова, что она, отрывая его от рода, возвышает его над ним. Поэтому-то отцовство не удовлетворит его до конца, а мысль, что ему суждено раствориться в бесконечности рода, ужасает его. Самая потрясающая глава самых безутешных книг человеческой литературы («Мир, как воля и представление»): «смерть и ее отношение к неразрушимости нашей сущности в себе», в которой эта бесконечность воли рода – единственное истинное бессмертие.