Пол и характер

Абсолютная мать, жизнь которой только в ребенке, становится матерью через любого мужчину. Нетрудно заметить, что женщины, любимыми занятиями которых в детстве были куклы и возня с маленькими ребятами, менее разборчивы в отношении мужчины и, не колеблясь, выходят за человека, который достаточно обеспечен и в достаточной степени расположил к себе родителей и родственников. Когда такая девушка станет матерью, то, в идеальном случае, для нее не существует ни один мужчина. Абсолютная проститутка даже в раннем возрасте ненавидит детей. Впоследствии она, быть может, воспользуется ребенком для разыгрывания неясных идиллических отношений между матерью и ребенком, дабы привлечь на свою сторону мужчину.

Женщина чувствует потребность нравиться всем мужчинам, и так как абсолютной матери не существует, то в каждой женщине молено открыть хотя бы следы этой потребности, направленной на всех мужчин в свете без всякого исключения.

Здесь замечается формальное сходство между абсолютной матерью и абсолютной кокоткой. Обе они, в сущности, совершенно безразлично относятся к индивидуальности своего полового дополнения. Мать отдается первому попавшемуся мужчине, от которого она может иметь ребенка, и, когда этот ребенок существует, ей другого мужчины не надо: только поэтому ее молено назвать «единобрачной». Вторая же берет любого, потому что он доставляет ей эротическое наслаждение: это и является для нее самоцелью.

Здесь, как видно, соприкасаются две крайности, и, исходя из этого, мы можем надеяться, что проникнем в сущность женщины вообще.

Взгляд, который я сам разделял и который так популярен, согласно которому женщина единобрачна, а мужчина многобрачен, – смело молено назвать ложным. Не следует ошибочно истолковывать тот факт, что женщины часто подолгу выжидают мужчину и, если возможно, выбирают того, что выше подымет их ценность, кто самый благородный, самый знаменитый, – словом, кто «первый из всех». Эта потребность более всего отделяет женщину от животного, которое вообще чуждо стремлению приобрести какую бы то ни было ценность в своих собственных глазах через себя (как мужчина), или перед другими, посредством других (как женщина). Только глупцы могли восхвалять ту черту, которая рельефнее всего доказывает отсутствие у женщины всякой самоценности. Стремление это, правда, нуждается в удовлетворении, но оно совершенно чуждо нравственной идее единобрачия. Мужчина может раздавать по сторонам свою ценность, может прививать ее женщине – он может ее дарить и хочет этого. Но он не в состоянии получить свою ценность из других рук, в виде подарка, как получает ее женщина. Поэтому женщина, чтобы возвеличить себя, старается устроить так, чтобы ее выбрал мужчина, обладающий в высшей степени этой ценностью. У мужчины же в основе брака лежат совершенно иные мотивы. Первоначально брак для него – завершение идеальной любви, материализация ее, хотя осуществление этого в действительности остается под большим сомнением. Далее, брак проникнут чисто мужским понятием о верности, которое предполагает непрерывность, умопостигаемое «я». Нередко женщине приписывают более добросовестное сохранение верности, чем мужчине, – но ведь дело в том, что мужчина принудил себя к верности, принудил по свободной воле и с полным сознанием. Он может изменить такому самоограничению, но на измену взглянет как на проступок и будет так или иначе чувствовать за собой вину. Нарушая брак, он этим самым заглушает в себе голос своей умопостигаемой сущности. Для женщины же измена – это что-то заманчиво-пикантное, где играют роль не нравственность, а безопасность и репутация. Нет женщины, не изменившей хоть раз в мыслях или поставившей в упрек себе такую измену. Ибо женщина, вступив в брак со смутным желанием чего-то, и нарушает его – так как нет у нее вневременного «я».

Мотив верности договору существует только у мужчины; сила данного слова, лишающая свободы, невозможна по представлению женщины. Что касается фактов, которые обыкновенно выставляются как примеры женской верности, то они мало противоречат сказанному. Такая верность – или результат могучей половой связи (Пенелопа), или собачья покорность, соединенная с цепкой привязанностью, которая сравнивается с физической близостью – этим необходимым аксессуаром женского сострадания (Кетхен фон Гейльбронн).

Единобрачие создал мужчина. Своим возникновением оно обязано идее мужской индивидуальности, которая остается нерушимой в смене веков, а поэтому для своего полного завершения требует всегда одной и той же сущности. В этом смысле единобрачие действительно содержит в себе что-то высокое – и становится понятным, почему оно включено католической церковью в число таинств. Но все-таки я не предрешаю вопроса: «брак или свободная любовь».

На почве различных уклонений от сурового закона нравственности (а такие уклонения не чужды всякому эмпирическому браку) невозможны уже вполне удовлетворительные решения этой проблемы: вместе с браком на свет явилось и нарушение брака.