Мужчина во всякой любви любит только самого себя – не свою субъективность со всеми слабостями, низостями, тяжеловесностью и мелочностью своей натуры, а то, чем он хотел бы быть, – свою глубочайшую, интимнейшую сущность, свободную от гнета необходимости, от земного праха. Эта сущность в своих временно-пространственных проявлениях, будучи смешана с грязью чувственной ограниченности, не представляет собою чистого идеального изображения. Сколько бы человек ни углублялся в себя, он видит себя загрязненным и омраченным и нигде не находит того, что ищет, в незапятнанной чистоте. И самое горячее, самое искреннее его желание – это оставаться тем, чем он есть. Не находя этой цели в основах собственного существа и желая облегчить себе достижение ее, он направляет мысль свою в окружающую среду. Свой идеал абсолютно ценного существа он проектирует на другое человеческое существо, не имея возможности изолировать его в самом себе; это и доказывает, что он любит это существо. Однако на такой акт способен лишь человек, провинившийся в чем-нибудь и чувствующий свою вину; поэтому ребенок любить еще не может. Одновременно с любовью просыпающееся стремление к духовному очищению, к достижению цели, присущей высшей духовной природе человека, не допускающей никакого пространственного приближения к возлюбленной, только потому и возможно, что любовь изображает высшую недостижимую цель всякой страсти как уже осуществившуюся, а не витающую в образе абстрактной идеи, – что она сосредоточивает эту цель в непорочнейшем ее виде на своем ближнем, выражая этим, что в самом любящем идеал этот далек от осуществления. Вот почему любовь есть высшее и сильнейшее выражение воли к ценности, вот почему только она раскрывает истинную сущность человека, колеблющуюся между духом и телом, между нравственностью и чувственностью, одинаково присущую и божественному и животному мирам. Только любящий человек является во всех отношениях самим собою. Этим объясняется то, что многие люди, только когда полюбят, начинают отличать свое «я» от чужого «ты», являющихся не только грамматическими, но и этическими соотносительными понятиями; поэтому имена влюбленных играют важную роль во всякой любви. Отсюда ясно, почему многие люди раньше никак не могут прийти к убеждению, что у них есть душа, и только в любви начинают сознавать собственное существование. Поэтому любящий только смотрит издали на свою возлюбленную, чтобы убедиться в ее, то есть в своем, существовании, но не позволит себе никогда осквернить ее своею близостью. Так непримиримый эмпирист становится в любви мистиком. Примером может служить отец позитивизма Огюст Конт, совершенно изменивший свое мышление, когда познакомился с Клотильдой де Во. Выражение «люблю, значит живу» – психологически верно не только для художника, но и для всякого человека.
Итак, любовь, подобно ненависти, есть явление проекции, а не явление равенства, подобно дружбе. В дружбе основной предпосылкой служит равноценность обоих индивидуумов; в любви – утверждение неравенства, неравноценности. Приписав какому-нибудь человеку все, чем самому хотелось бы обладать, украсить его всеми достоинствами – значит любить его. Красота есть чувственное отражение высшего совершенства. Поэтому-то любящий человек удивляется, даже ужасается, если узнает, что какая-нибудь красивая женщина не отличается высокой нравственностью; он обвиняет в низости природу, вселившую «в столь красивое тело» столько порочности. Он не может понять, что находит женщину красивой только потому, что еще любит ее, иначе он не ограничился бы таким несоответствием внешнего облика с внутренним содержанием. Уличная проститутка никогда не кажется красивой, так как с самого начала здесь невозможна проекция ценности; она может удовлетворить только вкус самого низменного человека, быть возлюбленной только безнравственного сутенера. Здесь обнаруживается противоположное моральному отношение; женщина вообще только безразлична ко всему этическому, она аморальна и может в противоположность ненавистному для всех преступнику или ферту, вызывающему всеобщее отвращение, служить объектом для проектирования внутренних ценностей. Так как она ни добродетельна, ни грешна, то ничто в ней не противится такому перемещению идеала на ее личность. Красота женщины – это олицетворение нравственности, принадлежащей мужчине и перенесенной им в высшем ее напряжении на женщину.