Эта женщина, пожалуй, самое известное оружие в борьбе за независимость Польши. Другое дело – не самое действенное, потому что Наполеон привык пользоваться женской красотой, но голову терял ненадолго; разве что, в пору юности своей – от страсти к умудренной опытом Жозефине Богарне.
Мы не найдем в биографии Ганнибала, посвятившего жизнь борьбе с Римом, ни одной женщины; Наполеон не таков, он успевал заниматься всем: и войной, и политикой, и любовью. Можно восхищаться исключительным разнообразием интересов Наполеона… Впрочем, если браться сразу за все, то неизбежно в каком-то деле проявляются результаты недосмотра, и в войне у гениального корсиканца гораздо больше просчетов, чем у гениального пунийца – при том, что ресурсы и возможности были явно не в пользу последнего. Однако вернемся к теме…
Польки понравились Наполеону. На балу в Варшаве он не смог сдержать своего восторга, и обращаясь к Талейрану, громко воскликнул:
– Сколько хорошеньких женщин!
«Император, как и офицеры, отдавал должное красоте полек, – рассказывает герцог де Ровиго. – Он не мог устоять перед чарами одной из них, любил ее нежно, и, в свою очередь, также был любим ею. Ей воздавали почтение вследствие ее победы, осуществившей ее желания и гордость сердца. Когда на императора обрушились удары судьбы, ее любовь и нежность не испугались опасности, и только она одна осталась ему верной подругой».
Эта одна была молодой графиней Марией Валевской.
«Она была так восхитительна, что напоминала собой головку Грёза. Ее глаза, рот и зубы были прелестны, ее улыбка была так пленительна, взгляд так кроток, а вся она была так обворожительна, что никто и не замечал неправильности черт ее лица. Выйдя замуж шестнадцати лет за семидесятилетнего старика, которого никто никогда не видел, она занимала в свете положение молодой вдовы, ее молодость давала повод к многочисленным пересудам, и если Наполеон был ее последним любовником, то, по общему убеждению, он не был первым», – так характеризует графиня Потоцкая избранницу Наполеона. Светская львица не упускает случая в своих мемуарах передать многочисленные сплетни, которые являются непременными спутниками, когда речь идет о любовном приключении великого человека.
В рассказах Потоцкой чувствуется и элемент некой зависти, проявившийся в стремлении унизить даму сердца императора:
«Когда Наполеон выразил желание прибавить к числу своих побед и польку, ему была выбрана как раз такая, какая для этого и требовалась, а именно – прелестная и глупая».
Тем не менее, Потоцкая, даже помимо своей воли, указывает на благородные черты Валевской, которая отказалась от подарка в виде бриллиантовых украшений. Связь императора с польской графиней была нечто большее, чем многочисленные интрижки истосковавшихся по женской ласке французских офицеров с благосклонно принимавшими их ухаживания польскими дамами. «Но то время, накладывая на все свой отпечаток, – пишет польская мемуаристка, – придало и этой так легко начавшейся связи оттенок постоянства и бескорыстия, которые совершенно сгладили неприятное впечатление от их первой встречи и поставили графиню Валевскую в ряду интересных людей эпохи».
Немудрено, что красота полек соблазнила французского императора. Ею восхищается и русский офицер И. Лажечников, пришедший в Польшу в 1813 г. вслед за бегущей наполеоновской армией:
«Как прелестна полька! Покоится ли на роскошном диване: это Венера, ласкающая дитя любви на коленах своих, окруженная Играми, Смехами и Негой, в час, когда ожидает к себе величественного Марса или нежного Адониса! Кружится ли в мазурке: это милая Флора, играющая с Зефиром! Собирает ли милостыню для бедных, скрывая род и прелести свои под флером скромности: это существо, которому в древние времена вознесли бы алтари! Полька одевается прелестно. Стан ее – стан нимфы: Купидон во младенчестве своем мог бы окружить его ручонками своими. Посмотрите на ножку ее: она вылита по форме ноги медицейской Венеры; она обута Грациями! Каждое движение польки есть жизнь, каждое изъяснение ее – душа! Никто скорее ее не оживит скучного общества, никто, конечно, скорее не воскресит мертвых чувствований нелюдима и не образует по-своему сердца каждого мужчины. Пустите в круг живых полек молодого человека, вышедшего из рук природы неловким, необразованным, холодным к изящному, – и вы увидите, как он переменится в школе сей, вы увидите, как развернутся в нем ум, дарования и чувства! Нередко случалось, что ненавистник мрачных лесов Польши оставался умирать под тенью липы, осеняющей дом какой-нибудь милой сарматки…
Вот портрет польки, наскоро снятый с природы! Жалею, что должен его испортить, сказав то, что я слышал о нравственности их. Я повторю здесь чужие слова, собственных моих замечаний на сей предмет не успел я еще сделать.