Политика аффекта. Музей как пространство публичной истории

Нормальная дорога есть там, где есть «Газпром». Если в районе не добывают газ, то туда нужно ехать по размокшей грязи проселка. Наше путешествие от Томска до Нарыма и обратно заняло больше трех дней. Нарым — самое известное место на территории Томской области, связанное с политической ссылкой, но все же главной целью экспедиции был Чаинский район, его центр, село Подгорное — в 286 километрах от Томска. В Чаинском районе летом 1931 года происходили события, которые в 2015 году легли в основу проекта Томского краеведческого музея «Чаинское крестьянское восстание 1931 г. (опыт документального спектакля в музее)».

В 1929 году в СССР начался финальный этап коллективизации: земля, находившаяся в частной собственности, отбиралась у крестьян, их самих сгоняли в колхозы. Самых самостоятельных и зажиточных отправляли в ссылку. Многих таких крестьян из плодородных районов Южной Сибири сослали на территорию, которая позже стала Чаинским районом Томской области. Сюда, в непролазную тайгу и болота, гнали раскулаченных с их семьями. К началу 1931 года, на второй год массовой ссылки, в тех краях было уже 40 тысяч «спецпереселенцев», как официально назывались ссыльные. Они жили в наспех построенных шалашах и землянках, работали на лесозаготовках и голодали. Смертность, особенно детская, была очень высокой. Тем, кто работал на лесоповале, выдавали 11 килограммов муки в месяц, иждивенцам — 6,5 килограмма. Других продуктов практически не было.

Летом 1931 года спецпереселенцы восстали. Восставшие были вооружены чем придется: топорами, вилами, косами, охотничьими ружьями. Восстание разворачивалось под лозунгом: «Долой коммунизм, да здравствует вольная торговля, свободный труд и право на землю. Советской власти быть не должно, а должно быть Учредительное собрание и выборы президента»⁶⁸⁹. Восставшие смогли разоружить сотрудников ГУЛАГа на территории Чаинского района и стали двигаться в сторону Томска. Но через пять дней пришли регулярные армейские части, и восстание было — и это не метафора — потоплено в крови. Несколько сотен человек было расстреляно без суда и следствия. Выжившие были приговорены к разным срокам в лагерях ГУЛАГа или сосланы еще дальше на север⁶⁹⁰.

Потомки участников Чаинского восстания и сейчас живут в тех краях. Подгорное — большое село: почти пять тысяч человек, очень широкие улицы, основательные дома, но его население уменьшается. При этом такой термин, как «депопуляция», использовать некорректно. Демографический пик здесь пришелся на те годы, когда жители оказывались в этих местах не по своей воле.

Воображаемая историко-этнографическая карта местных жителей не имеет границ — ни административных, ни природных. Перемещения в пространстве хотя и могут наделяться исторической каузальностью, но предполагают как будто естественную, ничем не ограниченную природу демографических изменений. Пожилой человек из семьи спецпереселенцев (его отец принимал участие в Чаинском восстании) сказал мне:

— До спецпереселенцев тут староверы жили.

— Куда же они делись?

— Так ушли.

— Куда?

— В тайгу, в болота. А до них так же ушли селькупы. Когда русские здесь стали селиться, селькупы тоже ушли. В болота.

Подобная интерпретация местной истории связана с особенностями опыта ее рассказчиков. Потомки сосланных крестьян оказались в Подгорном вопреки естественной логике миграции жителей в пределах своей страны. История их семей, их собственная история разорваны на фрагменты — и точно так же они воспринимают историю края, ставшего для них родиной вопреки желаниям их предков.

Сторителлинг против экскурсии

Некоторые музеи, имеющие дело с историей, устроены по похожему принципу. Рассказ о прошлом в них разворачивается не столько во времени, сколько в пространстве — из зала в зал, от экспоната к экспонату. Перемещение от одного предмета к другому — или даже между мультимедийными гаджетами — не может воссоздать разорванную логику исторического повествования. Посетителю демонстрируется набор событий и фактов, аутентичность и авторитетность которых гарантированы самим статусом музея. Образ исторического повествования оказывается вне контекста, вне эмпатии, зачастую даже лишенным какого-либо сюжета. Таких музеев много, и не только в России.

Современные музейные институции, в том числе исторические музеи и музеи памяти, все чаще используют способы актуализации прошлого, раньше считавшиеся «немузейными». В музейных и выставочных пространствах играют спектакли, проходят перформансы и квизы. Во многих музеях можно брать экспонаты в руки, использовать экраны планшетов для выбора интересующей информации, оставлять записки, которые становятся частью экспозиции. Интерактивность и партиципаторность меняют принципы рассказа о прошлом, перенося акцент с одностороннего потребления прошлого на соучастие в его воспроизведении⁶⁹¹.