Читаем Политика аффекта. Музей как пространство публичной истории полностью

Другой типичный прием использования фотографий — экспонирование фотографий жертв. В вашингтонском Музее Холокоста один из залов похож по форме на огромный камин. По стенам этого пространства развешаны довоенные фотографии жителей одного литовского города. Население этого города было полностью уничтожено нацистами за два дня274. Дженнифер Хансен-Глюклих

275 замечает, что этот зал, «Башня лиц», производит такой эффект еще и потому, что как бы выворачивает наизнанку привычную практику хранения семейных фотографий — обычно они сохраняются в семейных альбомах для будущих поколений, чтобы те помнили свои корни. Здесь же это фотографии, которые потеряли функцию связи прошлого и настоящего — фотографии ушедшего поколения. В Музее «Туольсленг», посвященном жертвам геноцида в Камбодже, также используется практика экспонирования фотографий жертв. Однако там эти фотографии имеют, возможно, еще более сильный эффект: в залах этого музея посетитель видит и останки жертв, и их фотографии. Причем, в отличие от Музея Холокоста, в «Туольсленге» этих фотографий тысячи. «Так количество переходит в качество, придавая этим фотографиям особый смысл, который можно описать как обобщенную типологизацию. Тысячи фотографий, которые различны и похожи одновременно, создают ощущение, что индивидуальных различий больше нет, а посетитель видит одно лицо, один тип вместо множества разных: тип жертвы»276
.

* * *

Музеи памяти есть и в России, например музеи, посвященные репрессиям. В них тоже нередко используются приемы, призванные вызвать у посетителя эмоции, заставив его почувствовать себя на месте жертв. В старой экспозиции московского Музея истории ГУЛАГа, например, в одном из залов на полу расчерчены площади тюремных камер, что позволяет увидеть, как мало места отводилось каждому заключенному. В музее «Пермь-36» сохранили и подготовили для посетителей штрафной изолятор — действительно пугающее зрелище. В Сегежском музее, посвященном Беломорско-Балтийскому каналу, создана художественная инсталляция, которая сравнивает строительство канала и Осударевой дороги (предшественницы канала, построенной Петром I), показывая, что оба проекта созданы с использованием рабского труда, оба — истории не побед, а человеческих трагедий. Тем не менее нельзя сказать, что эта практика в России широко распространена и используется в большинстве аналогичных музеев.

Зачем в музеях памяти аффект?

В музеях памяти используется множество приемов, цель которых — заставить посетителей испытать эмоции, прочувствовать экспозицию музея, а не только понять ее. Создатели музеев используют разные средства для достижения такого эффекта: архитектурные приемы, подбор артефактов и выбор места для них, фотографии и видео, звук, инсталляции и другие способы. Некоторые исследователи ставят под вопрос использование этих приемов в музеях памяти. Действительно ли возможно перенести личные ощущения жертвы геноцида в витрину музея?277 Не создают ли инсталляции, игры со звуком и другие перформативные и нарративные приемы ощущение посещения Диснейленда?278

Все это важные вопросы, дискуссии вокруг которых, впрочем, скорее поутихли в последнее время. Использование аффекта стало в музеях памяти нормой.

Главный вопрос состоит в том, зачем в музеях памяти вызывать эмоции посетителей. Почему нельзя ограничиться исторической информацией? Мы бы хотели выделить два главных фактора, которые, по нашему мнению, определяют использование аффекта в музеях памяти. Во-первых, это следование принципу «никогда снова». Во-вторых, то, что цель музеев памяти — в распространении идеологии прав человека.

Когда говорят о масштабе трагедии Холокоста, часто приводят слова Адорно о том, что писать стихи после Холокоста — варварство. И хотя считается, что Холокост не стоит сравнивать с другими трагедиями, очевидно, что в разных странах и обществах были другие трагические события, которые вызвали сравнимый по силе шок. Когда 11 сентября 2001 года видео падения башен-близнецов транслировали по всему миру, неужели это не было мировой драмой? В отношении всех этих трагедий, случаев государственного террора, геноцида, терактов, природных и техногенных катастроф можно повторить фразу, ставшую основой для культуры памяти о Холокосте: «никогда снова». Но как передать весь масштаб ужаса этих трагедий и невозможность их повторения тем, кто не был их свидетелями? Здесь на помощь и приходят приемы, вызывающие у посетителей эмоции: тщательный подбор видео- и фотоматериалов, призванный найти самые сильные свидетельства; неожиданное расположение объектов; акцентирование внимания на самых важных артефактах и фотографиях, чтобы подчеркнуть суть произошедшего.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары
Похоже, придется идти пешком. Дальнейшие мемуары

Долгожданное продолжение семитомного произведения известного российского киноведа Георгия Дарахвелидзе «Ландшафты сновидений» уже не является книгой о британских кинорежиссерах Майкле Пауэлле и Эмерике Прессбургера. Теперь это — мемуарная проза, в которой события в культурной и общественной жизни России с 2011 по 2016 год преломляются в субъективном представлении автора, который по ходу работы над своим семитомником УЖЕ готовил книгу О создании «Ландшафтов сновидений», записывая на регулярной основе свои еженедельные, а потом и вовсе каждодневные мысли, шутки и наблюдения, связанные с кино и не только.В силу особенностей создания книга будет доступна как самостоятельный текст не только тем из читателей, кто уже знаком с «Ландшафтами сновидений» и/или фигурой их автора, так как является не столько сиквелом, сколько ответвлением («спин-оффом») более раннего обширного произведения, которое ей предшествовало.Содержит нецензурную лексику.

Георгий Юрьевич Дарахвелидзе

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное