Политика аффекта. Музей как пространство публичной истории

Ретромания⁵⁴³, медиатизированная⁵⁴⁴

и коммодифицированная⁵⁴⁵ версии ностальгии стали важным элементом современного мира. Коммерческая индустрия моды и развлечений с одной стороны, а субкультуры — с другой непрерывно обращаются к объектам, образам и сюжетам относительно недавнего прошлого в поисках утраченных смыслов бытия и вдохновения для рыночных проектов. Горько-сладкое наслаждение ушедшими десятилетиями занимает создателей телевизионных сериалов, организаторов выставок и музеев, дизайнеров интерьеров и гаджетов — от кофемолок до автомобилей. В западных странах явление ретромании прежде всего связано с послевоенным экономическим бумом и рождением массового потребительского общества с его насыщенной материальной и культурной средой. В постколониальном мире ностальгия имеет противоречивый характер, с одной стороны, напоминая о временах колониальной эксплуатации, а с другой — отсылая к локальным проявлениям европейского изящного стиля жизни.

В России ностальгия по советскому прошлому оказалась сильнее, протяженнее и глубже, что повлияло на текущую политическую ситуацию и формы музеефикации советского⁵⁴⁶

. Российская интеллигенция начиная с периода перестройки Михаила Горбачева продолжала трудную работу по раскрытию неизвестных и темных страниц советского периода⁵⁴⁷, связанных с политическими репрессиями, преследованиями религиозных организаций, участием СССР в локальных войнах за рубежом и воздействием на другие страны экономическими, военными и политическими средствами или инструментами «культурной дипломатии». Иногда такой род коллективной памяти называют «медленной», «второй памятью», которая отличается от официальной и, по мнению авторов данной концепции, дистанцируется от идеологии, опираясь на факты, семейные воспоминания и примирение с прошлым через знание о нем⁵⁴⁸

.

Незавершенность и непоследовательность оценок советского прошлого в дискурсе медиа и власти отразились на характере музеефикации советского в России. В течение последних лет я концентрировался на изучении ностальгии по позднему советскому периоду, получившей распространение в России среди разных групп населения, включая часть молодого поколения⁵⁴⁹. Это была ностальгия не по сталинскому режиму, а по «вегетарианским» временам застоя периода Леонида Брежнева 1960–1970‐х, и она не означала требование вернуться в реальный социализм. Это аффективная ностальгия по стабильности, теплым дружеским межличностным отношениям, ностальгия по аутентичности докомпьютерной эпохи и попытка людей старшего поколения залечить травмы экономического и политического хаоса 1990‐х.

Современные музеи активно участвуют в производстве символических, идеологических и содержательных форм коллективной памяти и становятся значимыми ресурсами по конструированию гражданской и национальной идентичности⁵⁵⁰

. Случай бывших стран коммунистического блока и в первую очередь государств распавшегося СССР — особый. Все они проходят через масштабные исторические перемены, которые нередко носят травматический характер для населения и часто увязаны с ревизией социалистического прошлого: открытием темных страниц истории, крушением сложившихся систем мышления и представлений о прошлом, утратой исторической идентичности и болезненными попытками обретения новой. Судьба музеефицированной коллективной памяти о советском периоде в России заметно отличается от соответствующих режимов памяти стран Восточной Европы и бывшего СССР, которые варьируются от интеграции до отторжения этой страницы своей истории, но чаще концентрируются на поиске и даже «изобретении» собственных традиций коллективной памяти, сопряженных с целями государственного и национального строительства, тогда как социалистическое прошлое предстает как навязанный извне тупиковый маршрут национальной истории⁵⁵¹.

В Восточной и Центральной Европе активно расстаются с коммунистическим прошлым и официально называют его травматическим опытом внешней оккупации. Травматизация советского периода в этих странах стала частью официальной политики памяти, которую поддерживают правительства. Так вырабатывается новая национальная идентичность. Однако исследования показывают, что спонтанная ностальгия по советскому прошлому существует даже в странах, народы которых пострадали от советского военного вмешательства: Чехии, Словакии, Венгрии. Самым известным примером такой ностальгии является «остальгия» — ироническая ностальгия по материальному миру советского прошлого, которая получила распространение в восточной части Германии⁵⁵².