Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере

— Почему же вам не поспорить? — проговорил ему вслед Бокани. — Разве я не был простым каменотесом? — Он со смехом покрутил усы, потом обратился к Ландлеру: — Простите, что вмешался в ваш разговор, но мне плевать на приличия, на буржуазный этикет. В наши дни приходится отстаивать грубые истины, нам не до вежливости. — Он положил руку на лежавшую перед ним книгу. — Я тоже ее приобрел. В ней много пустословия, но есть и зерно истины. И удивительна сама тема судебного процесса — стачка, в подготовке которой мы не участвовали. Тебе я могу сказать, — Бокани вдруг перешел на «ты», — ведь ты прекрасно знаешь положение на железных дорогах, у нас, социал-демократов, слабые организации среди рабочих железнодорожных мастерских, которые объединяются вокруг своей газеты. Квитанция на подписку — это партийный билет и профсоюзное удостоверение. Словом, мы, отъявленные «подстрекатели», не проявили здесь никакой инициативы. Тысячи железнодорожников, придерживающихся буржуазного образа мыслей, переживают трагедию: они со своим «патриотическим» духом волей-неволей вынуждены действовать подобно нам, «безродным социалистам»! — рассмеялся Бокани. — Найдется ли более яркое подтверждение нашей правоты? На железной дороге началось движение, друг мой! И не по обычным рельсам. Семафоры впервые показали красный свет материальному и духовному обнищанию! — Он стал серьезным. — Отругай меня, я ломлюсь в открытую дверь. Лучше я спрошу, знаешь ли ты, почему произошло другое чудо — оправдание обвиняемых?

— Потому что удалось доказать преимущество человеческого права перед законодательством.

Помрачнев, Бокани покачал головой.

— Тогда я так поставлю вопрос: почему могло произойти это чудо?

— Потому что во всеуслышание высказали правду. Чудо должно было произойти!

— Эх, дружок, ты срезался! Ты не считаешь себя социалистом, а сам стихийный социалист. Вот и срезался при ответе. Чудо свершилось потому, что правящий класс состоит не только из таких господ, как Тиса, который, действуя грубыми методами, щедро льет воду на нашу мельницу. Многие убедились, что видимость поражения лучше видимости победы: видимость поражения — на самом деле победа, а видимость победы — на самом деле поражение. Итак, они избрали видимость поражения; разрешили тебе, твоим друзьям-адвокатам и, главным образом, организаторам стачки на сей раз добиться моральной победы. Так фактическая победа приобрела для них практическое значение: ведь лучше подавить стачку, чем самим потерпеть провал. Но и видимость победы только в самом затруднительном положении уступают они противнику. Итак, я считаю тебя своим другом. Ты был истинной душой этой борьбы на юридической арене.

— Почему ты так думаешь? — с удивлением спросил смущенный Енё.

— В защитительной речи ты не упомянул имени твоего подзащитного. Ты единственный из тринадцати адвокатов выступил в защиту всех железнодорожников, от их имени. — И Бокани спросил в упор: — Может, ты сам из семьи железнодорожников?

— Нет. Из буржуазной семьи. Мой отец арендовал землю, потом был страховым агентом, — ответил Енё.

Бокани засыпал Ландлера вопросами, тот лаконично отбивался. Это было похоже на перестрелку, однако они смотрели друг на друга со все более теплой улыбкой.

— Ты сын провинциальных буржуа, стремящихся пробиться в жизни. Они знают крестьян, пропахли землей. Где ты родился?

— В Гелыне, в 1875 году, 23 ноября.

— Совсем мальчишка, на четыре года моложе меня. Где учился?

— В Надьканиже кончил гимназию.

— Там бунтарская интеллигенция.

— Я тоже сначала был близок к партии независимости.

— Пока не понял, что они лишь болтуны.

— Теперь я член буржуазного демократического кружка.

— И они в оппозиции только до тех пор, пока не пролезут к кормилу власти, — отмахнулся Бокани, потом стукнул рукой по книге. — Кто умеет читать, тот многое здесь о тебе вычитает. Ты один, нарисовав широкую картину, разоблачил жульничество, эксплуатацию на железных дорогах. Истолкованием статей закона блеснули и прочие адвокаты, но ты вник в самую суть дела, в глубь социальной правды. Ты один выступил так, словно и сам побывал в шкуре несчастного железнодорожника.

— Только потому, что я очень хорошо знаю их положение.

— Одно дело — знать их положение, и другое — отстаивать законность стачки. И эту книгу ты издал, чтобы общественность помнила о судебном процессе тринадцати.

— Мне помогал мой друг Золтан Лендьел, он принимал участие в подготовке материалов к публикации.