Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере

— Золтан Лендьел, я вижу, поставил свое имя на книге. Честь и слава ему за это: своим правом депутатской неприкосновенности он защитил ее от церберов закона о печати. В его пользу говорит и предложение передать выручку от продажи книги в помощь уволенным железнодорожникам. Однако ведь не ты, а он был депутатом: нуждался в голосах избирателей и потому отказался получить плоды своих трудов. Ты же написал предисловие, где утверждаешь, что в этом судебном процессе допущен просчет: несмотря на все усилия, его не удалось превратить в уголовный процесс над всем МАВ. Откуда в тебе такое глубокое сочувствие к беззащитным маленьким людям? Человек из буржуазной семьи, особенно с юридическим дипломом в кармане, обычно становится не апостолом, а дерзким и беспощадным гладиатором.

— Душа права — справедливость. Юрист должен быть поистине апостолом справедливости. И если подчас он все же не отвечает своему назначению, в этом виновато не право. Моя семья напрасно твердит мне: «Возьмись за ум». У нее свое представление о жизни, у меня — свое. Покручивая кончики усов, Бокани откинулся на спинку дивана и, чуть отклонив назад голову, с симпатией посмотрел ему в глаза, потом с ласковой улыбкой сказал:

— Вот теперь я тебя понимаю. Да, понимаю.

А Ландлер, считая его одобрение преувеличенным, смущенно отвел взгляд.

— Простите, — вдруг пробормотал он, вскочив с места. Енё был просто ошеломлен: едва с губ его сорвалось: «Возьмись за ум!», как он увидел своего брата. Эрнё точно живой упрек стоял в дверях. Но он пришел не для того, чтобы упрекать Енё, лицо его сияло.

— Ну, наконец-то я тебя разыскал! Еще счастье, что мне пришло в голову заглянуть сюда.

— Что случилось? Сядь, пожалуйста.

Эрнё, не снимая пальто, сел за столик, — он торопился в гости. Вернувшись на свое место, Бокани углубился в чтение рукописи. Эрнё принес записку от Золтана Лендьела, который заходил недавно в контору на улице Дьяр и настоятельно просил Енё прийти сегодня на вечер демократического кружка. «Енё должен быть непременно, — настаивал Лендьел. — Там соберутся все, кто способствовал успешному завершению судебного процесса. Отпраздновав эту победу, мы проводим старый год». Сам Важони и граф Тивадар Баттяни пожалуют туда.

— Это же будет не увеселительная вечеринка, а официальный ужин, — говорил Эрнё. — И самое главное, речь пойдет о дальнейших перспективах движения железнодорожников. Ты «заводила» в этом деле, как Золтан тебя назвал, и должен быть обязательно. Впрочем, в кружке сегодня готовятся к большому празднику, но ваша встреча состоится в отдельном зале за закрытыми дверями.

Значит, по соседству будут развлекаться, веселиться. Звуки музыки, шум танцев — это еще куда ни шло, но вопли встречающих Новый год… Енё отрицательно покачал головой.

— Ну, хорошо, — кивнул Эрнё, поднимаясь с места. — Как хочешь. Я только посыльный. Впрочем, если ты пойдешь туда, нам навяжут еще больше даровых судебных дел. Но иначе что тебе делать? Идти домой?

— В десять часов? — испуганно проговорил Енё, лицо его передернулось, он повел плечами. — Уж лучше пойти в кружок.

— Иди, братишка, — лукаво улыбнулся Эрнё. — Там живительная для тебя атмосфера. Политика. Юриспруденция. Борьба за справедливость. Деятельность, напряженная деятельность.

После ухода брата Енё собрался было поехать домой переодеться.

— Одну минутку, — задержал его Бокани. — Я только добавлю к нашему разговору: читай, дружок, Маркса. Я хочу не перетянуть на свою сторону, а лишь подтолкнуть.

— Пока что я изучаю Клаузевица.

— Зачем он тебе? Это же военный писатель.

— Судебный процесс — своеобразное сражение. Адвокату мало знать юриспруденцию и риторику, он должен овладеть основами тактики и стратегии.

— Тебе необходимо изучить Маркса, Энгельса, Бебеля. Понимаю, такому человеку, как ты, нелегко стать социалистом. Много препятствий: религия, ложное национальное самосознание, буржуазные идеалы, иллюзия порядка, влияние друзей и родственников, боязнь прослыть чудаком в глазах обывателей и прочее. И все-таки ты создан для этого. Я знаю и более странный, просто удивительный случай. Когда я сидел в тюрьме, мой надзиратель передавал потихоньку на волю мои письма, но сначала старательно прочитывал их. Убедившись в правоте социализма, он в конце концов бросил тюремную службу и стал опять шорником. А если после чтения моих писем к этому пришел самых! темный блюститель законов, благодатных законов, по его представлению, то к чему придешь ты, мой друг, познакомившись с трудами великих теоретиков социализма? Ну, больше я тебя не задерживаю, до скорой встречи. Счастливого нового года, пусть будет он поистине новым!

Они крепко пожали друг другу руки. Бокани отличался немалым ростом, но Ландлер был еще выше.

— Ты немного ошибаешься. Думаешь, я все тот же Ландлер, что был во время судебного процесса. А я, как Петер Шлемиль[4], потерял свою тень, — сказал Енё.

И Бокани удивился печальному выражению больших глаз Ландлера.

3