Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере

— Правительственная политика в железнодорожном деле непосредственно затрагивает жизненные интересы народных масс. Если транспортный тариф не очень высок, сотни тысяч пролетариев спасены от квартирных спекулянтов: они могут, живя в сельской местности, ездить в город на работу. Если увеличат транспортный тариф, в городах развернется спекуляция квартирами. — Бокани, кивая, поддакивал. — И общественное снабжение зависит от МАВ. В Вену, например, из разных пунктов отправляют столько же молоковозов, сколько в Будапешт, а там молоко дешевле, чем здесь. Для некоторых рейсов и товаров МАВ дает транспортные льготы. Перевозка скота в Вену на двадцать пять — тридцать процентов дешевле, чем в Будапешт, и потому говядина в Вене дешевле, чем у нас. Огромные льготы на перевозку за границу домашней птицы, мелкого скота, масла, сала, яиц. Поэтому венгерские яйца в Берлине дешевле, чем в Будапеште.

— Черт возьми!

— Я мог бы привести и другие примеры. Есть еще частные железные дороги, трамвайные предприятия, в правлении которых сидят сорок шесть депутатов парламента. Депутаты помогают государственным мужам приобрести состояние, дают возможность нажиться своим друзьям и сторонникам. Мошенническим путем. Благодаря большим заказам отдельные промышленные предприятия получают многомиллионные прибыли. Мошенническим путем. Я мог бы до вечера перечислять последствия крупных мошенничеств. Нам необходимо бороться. И если движение железнодорожников обладает силой, ты должен признать, что оно и вправду может играть роль дальнобойного артиллерийского орудия.

— Надо обдумать твои слова, — сказал Бокани, теребя усы. — Да что там? Ты, дружище, целиком прав! И я очень рад. Пусть твоя борьба за это важное, прекрасное дело будет успешной. — Бокани взял шляпу, стыдясь в душе, что вчерашняя беседа породила в нем некоторое недоверие к Ландлеру, в котором он когда-то сам открыл будущего социалиста. «В Тарами несомненно говорит зависть. Очень жаль, что мы всего лишь несовершенные люди, а не полубоги, в то время как все мы, все без исключения, сбросив с себя ярмо порабощающего души капитала, должны стать полубогами».

В дверях Бокани спросил, кто будет председательствовать на заседании суда, и, когда Ландлер ответил, что Лео Житваи, с отчаянием воскликнул:

— Ты, дружище, пропал! Одиннадцать лет назад Житваи приговорил меня к году тюремного заключения. Это настоящий зверь!

Бокани ушел, он торопился. А Ландлер так и не понял, почему тот, на правах близкого друга или партийного лидера, завел с ним этот разговор. «Наверно, он просто тревожится за мою судьбу», — успокоил он себя.

Вскоре и Ландлер собрался уходить.

— Товарищ Фараго, — сказал он, — мы можем сегодня вместе пообедать в ресторанчике, знаете, в том, куда вы приносили мне гранки. В два часа я буду там с моим братом… Смотрите, товарищи, не сварите документы в кастрюлях, — напоследок пошутил он.

7

Ландлер поехал на трамвае в «штаб забастовщиков». От остановки до конторы порядочный отрезок пути прошел пешком.

В комнате, где сидела секретарша, он задержался, услышав за стеной возбужденные голоса. Дверь распахнулась, и какая-то женщина, стоя к нему спиной, продолжала кричать:

— …за подстрекательство в печати против правительства! И он мой адвокат! А если я из-за этого проиграю судебный процесс?

Несколько месяцев назад она пришла в контору, по праву претендуя на наследство; после упорной работы ее сложное дело удалось распутать. А теперь она бесилась, негодовала на своего адвоката, который сам попал на скамью подсудимых. Енё почувствовал себя оскорбленным.

Сидевший в другой комнате Эрнё позвал секретаршу. Прижимая носовой платок к глазам и всхлипывая, она пошла на зов, но в дверях демонстративно посторонилась, чтобы не задеть краем платья неблагодарную клиентку.

— Верните даме все ее документы, — распорядился Эрнё. — Если мы ее не устраиваем, пусть обратится к другому адвокату.

Енё вздохнул с облегчением.

Клиентка направилась к Эрнё, но секретарша, выходя от него, преградила ей путь. Тут Ландлер не выдержал.

— В защиту закона я написал резкую статью против правительства. И чем большим преступлением считают ее сильные мира сего, тем лучше служит она интересам жаждущих правосудия.

— Господи Иисусе! — воскликнула в испуге клиентка, увидев наконец Енё, но тут же осмелела. — Как вам известно, адвокат должен внушать судьям уважение, а не настраивать их против себя. Вот в чем заинтересованы клиенты!

— Наш хлеб — закон, а не очковтирательство, — возразил он.

— Возьмите, пожалуйста, — обратилась секретарша к клиентке, передавая ей документы, и прибавила шепотом: — Разве мы не сделали для вас все возможное, уважаемая сударыня? И такого человека вы обижаете!

В комнату вошел Эрнё.

— Дайте также сударыне список адвокатов, чтобы она могла выбрать кого-нибудь из наших коллег, — насмешливо проговорил он.

— Вы что, на, дверь мне указываете? — закричала взбешенная женщина. — Возмутительно! И все из-за того, что я осмелилась высказаться? Ну и ну! Я заплатила вам гонорар и могу говорить, что мне заблагорассудится, вы не имеете права…