Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере

— Это прокурор Элемер Балаш, он выступит обвинителем на процессе моего брата, — прошептал Эрнё на ухо Фараго. — Змея подколодная, гнусный карьерист и большой дурак.

— Разве я не прав, господин Ландлер? — обратился Балаш к Енё.

— Вы меня спрашиваете, господин прокурор? — засмеялся Енё. — Что ж, успокою вас, моя собственная защита доставит мне не больше хлопот, чем защита других невинных людей. Впрочем, огромное облегчение для моей бедной головушки в том, что вы тоже будете присутствовать на суде.

— Почему облегчение? — в недоумении уставился на него прокурор. — Я выступлю с обвинением против вас!

— Именно поэтому.

Енё попал не в бровь, а в глаз. Все засмеялись. Прокурор не сумел скрыть смущения. В его свите зашептались.

— Кто с ним сидит? — спросил Фараго.

— По-моему, служащие прокуратуры и судейские чиновники, — ответил Эрнё. — Никогда не видал такого скопища королевских прокуроров.

«Вот кто они такие! — негодовал про себя Фараго. — Что-то здесь замышляется. Неужели все они будут участвовать в сегодняшнем процессе?»

— Почему их так много? — спросил он.

— Они ходят обычно на наиболее интересные судебные заседания.

— Ваше дело, очевидно, чрезвычайно их заинтересовало. — Фараго выразительно посмотрел на Енё.

Тут заговорил широкоплечий высокий мужчина из свиты Балаша, вызывающе глядя из-под густых бровей:

— Господин Ландлер, вас, социалиста, рабочая солидарность не может спасти от суда. Плохо дело, не так ли?

— Вам, наверно, известно, господин прокурор, что понятие «солидарность» было еще в римском праве, — парировал удар Енё, — и означает оно общее обязательство, когда один должен стоять за всех и все — за одного. Если теперь я один выступаю в защиту всех, это и есть настоящая рабочая солидарность.

— Прекрасно. Надеюсь, вы споете нам «Марсельезу» перед тем, как идти в суд? — продолжал тот издеваться.

— Как его фамилия? — Фараго сжал кулаки.

— Это некий Варга, — шепотом ответил Эрнё.

— Я спою вам, господин королевский прокурор, и песню Кошута, гимн правительственной коалиции. Только при одном условии. Если вы мне докажете, что понимаете его текст.

— Как же мне не понимать! — удивился Варга. — Сердцем, умом я венгр.

— Тогда с помощью сердца и ума откройте мне, почему в песне говорится: только тогда мы выступим, когда Лайош Кошут снова позовет нас. Наступила тишина.

— Ну, конечно, вы не понимаете. А вы, господин прокурор, входите в ряды славных независимых, вы не какой-нибудь жалкий социалист, вроде меня. Никто никогда не исследовал, не пытался объяснить непонятный текст. И не задумывался над ним ни один венгр, все только охают и ахают. Ну, а я знаю его тайну и могу ее открыть. И охотно спел бы эту песню, если бы вы ее не присвоили.

Весь ресторанчик слушал их перепалку, которая возбудила такой интерес, что хозяин и официант перестали обслуживать посетителей, а собравшиеся уходить остановились в дверях.

— На этот мотив когда-то давно на сцене и на балах пели другую песню. Потом осенью 1848 года, когда австрийцы напали на Венгрию, вступившую на путь свободы, Лайош Кошут стал призывать народ взяться за оружие. Это всем известно. Но немногие, пожалуй, знают, что именно случилось с ополченцами, собравшимися под знамена по слову Кошута. После того как горстка солдат Кошута как следует всыпала завоевателям, правительство отправило ополченцев домой: ведь содержание солдат стоило так дорого! Кошут в своем благородном прощальном послании призвал восставший народ: «Будь вдохновлен, будь готов по первому знаку обрушиться, как гром, на врагов нашей родины. Да здравствует свобода! Да здравствует свободный, воодушевленный венгерский народ!»

— Вот ключ к песне Кошута! — воскликнул пожилой прокурор. — «Объявил нам Лайош Кошут расходиться по домам», — пели ополченцы, шагая с косами на плечах. «Если снова позовет нас, снова все к нему пойдем». Спасибо! Очень трогательно, — и он благодарно поклонился Енё.

Раздались аплодисменты.

«Вас теперь удивляет, — думал Фараго, глядя на оживленные лица, — что Ландлер не с вами, а с нами, рабочими-социалистами! А об истории венгерского освободительного движения он знает больше, чем вы, националисты, шовинисты!»

Королевский прокурор Варга больше не пытался поддеть Енё.

По дороге в суд Фараго то и дело оглядывался, смотрел, где прокуроры, идут за ними или разбрелись. Но прокуроры тоже шли в суд. Даже в вестибюле они держались все вместе.

— Старик, они все пришли сюда!

Енё обернулся: как черные вороны, слетевшиеся на полоску пашни, около дверей судебного зала толпились прокуроры и судейские чиновники.

Тут какой-то господин в сером костюме подошел к Енё и сказал, что хочет поговорить с ним наедине.

8

Он начал издалека, упомянув, что выполняет поручение одного человека, который когда-то был близким другом Ландлера, но политические события развели их.

Первой мыслью Ландлера было, что господин в сером имеет в виду Золтана Лендьела. Но Золтан не стал бы напускать таинственность. Хотя они и расходились во мнении по многим политическим вопросам, однако продолжают по-человечески понимать и уважать друг друга.