Полководцы первых Романовых

Высшего служебного чина Михаил Шеин достиг при царе Василии IV Шуйском. Точно известно, что самое позднее в январе 1607 года Михаил Борисович пожалован от царя: его перевели из окольничих в бояре. До того Шеин претерпел от мятежников, но проявил верность новому государю.

Документы того времени сообщают: «А как после Ростриги сел на государство царь Василей, и в польских, и в украиных, и в северских городех люди смутились и заворовали (взбунтовались. — Д. В.), креста царю Василью не целовали, воевод почали и ратных людей побивать, и животы (имущество. — Д. В.

) их грабить, и затеяли, будто тот вор Рострига с Москвы ушол, а в ево место будто убит иной человек. В Борисове городе убили Михаила Богдановича Сабурова. В Белегороде убили князя Петра Ивановича Буйносова. А с Ливен Михайло Борисович Шеин утек душою да телом, а животы ево и дворянские пограбили»^{88}.

Иначе говоря, воевода не участвовал в майском 1606 года перевороте, когда самозванец был свергнут и убит, а на трон взошел Василий Иванович. Очевидно, Шеин изъявил ему лояльное отношение, присягнул и… тем попал в немилость мятежного населения города. Спасся. Но не испугался, а скорее разъярился. Шеин очень скоро вернулся на юг, чтобы драться за нового царя.

Он принял участие в вооруженной борьбе с болотниковцами как один из ведущих воевод царского воинства. Дав Шеину под команду Передовой полк в армии князя И. М. Воротынского, государь отправил его сначала в Новосиль, а потом «в сход» к Воротынскому под мятежный Елец. В Ельце и Кромах раньше, чем где бы то ни было, разразился бунт против власти Василия Шуйского. Провинциальное дворянство, а также все те, кто пришелся не ко двору при новом монархе, подняли знамя верности мертвецу. Вряд ли кто-то всерьез думал, что Лжедмитрий I спасся в Москве от рук разгневанных заговорщиков. Но поиски нового «чудесно спасшегося Димитрия» и появление разного рода ложных «воевод», якобы посланных им, чтобы проложить ему новую дорогу к престолу, играли роль ширмы для вооруженной борьбы за возвышение. Южнорусское, то есть рязанское, тульское, северское и иное региональное дворянство не имело шансов получить высокие посты в Москве, сколь бы хорошо оно ни служило, сколь бы храбро ни сражалось под царскими стягами. Смута давала возможность возвыситься экстраординарно, вразрез обычаю и порядкам, запиравшим социальный лифт для всех, кто не относился к числу родовой аристократии. Удачливый и отважный полевой командир получал значение, о каком он и мечтать не мог в обычное время… Герои нового витка Смуты — Пашков, Ляпунов, Сумбулов — вожди провинциальных детей боярских, ловили крупную рыбу в мутной воде. В советское время Болотниковщину называли «крестьянской войной». Конечно, крестьянство поучаствовало, но не видно, чтобы оно являлось главной силой движения. Не лапотникам, грубо говоря, громить царские войска, а полки Василия Шуйского не раз терпели поражение в поле. Затем стало модным говорить о казачьей составляющей Болотниковщины как о «дрожжах», на которых поднялась квашня социального протеста. Но подавляющее большинство источников, притом источников, давно опубликованных и хорошо известных историкам, показывают: военную мощь разрушительному, страшному, быстро набравшему силу мятежу придали в первую очередь региональные дворянские корпорации. Проще говоря, царские полки и болотниковские состояли из одного человеческого материала — поместной конницы. И стечение обстоятельств, численный перевес или же личный талант полководца (но не качество бойцов, в сущности, сравнимое, чуть ли не равное) решали в подобных столкновениях, на чьей стороне окажется победа. А крестьяне и казаки — да, поучаствовали, но не как решающий элемент.

Истома Пашков, епифанский сотник, для Москвы никто, поднял мятеж в Ельце, куда стекались войска и припасы для большого похода на юг, запланированного еще при Лжедмитрии I. Воротынский с Шеиным прибыли под Елец и первое время имели успех: «побили», то есть разгромили «воровских» людей. Но город после нескольких месяцев осады все же не взяли. Все лето простояли под стенами Ельца впустую и вынуждены были отступить, когда у Кром другой полевой командир Смуты, слуга князя Телятевского Иван Болотников, разбил вторую армию Василия Шуйского, выдвинутую на юг, а весь край вспыхнул общим мятежом.

О тактических достоинствах Михаила Шеина в тех первых боях с эмиссарами Болотниковщины ничего не известно. Но в чисто человеческом плане он выказал поистине редчайшее для времен Смуты свойство: проявлял верность тому, кому целовал крест. Не перебегал в стан неприятеля от царя, которого когда-то признал истинным государем^{89}.