Полководцы первых Романовых

В другом месте Татищев пишет более определенно: «…апреля 28 дня [1634] на Пожаре казнили болярина Михаила Борисовича Шеина да окольничего Артемья Васильевича Измайлова, не спрося их порядком и без явного свидетельства по некоторой тайной злобе». Казнь вызвала «от многих роптание», поскольку в тех лицах, которые вели следствие, подозревали недобросовестность. Не желая дать повода к беспорядкам, правительство сменило гнев на милость в отношении мертвого богатыря: «хотя ясного доказания оного коварства[33] не доставало, однако ж их невинность потом довольно истинна явилась, и для того немедленно тела их велено в Троицкий монастырь свезти, с честию погрести и в вечное поминовение написать. А наследникам их даны грамоты, чтоб тем их никто не порицал»

^{114}.

Как известно, Татищев дописал «Историю Российскую» до царствования Василия Шуйского. То, что представлено выше, — наброски к повествованию о чуть более позднем периоде. Сложно понять, на какие источники опирается Татищев: летописные памятники, документы или, скорее, родовые предания. В конце концов, всего лишь столетие отделяло его от процесса над Шеиным и странной казни, а московское дворянство цепко держало в руках своих нити исторической памяти, и довольно много подобного рода воспоминаний попало в труды Татищева.

Историк А. П. Павлов показал: судили Шеина в основном лица, у которых имелись основания проявить не столько строгость к нему, сколько мягкость: узы брачного свойства связывали их если не с самим Михаилом Борисовичем, то уж, как минимум, с прочими подсудимыми, проходившими «по делу». Лично бояре И. И. Шуйский, А. В. Хилков, окольничий В. И. Стрешнев, составлявшие верхушку следствия, были не из тех кругов, откуда исходила злоба в отношении Михаила Борисовича. По указанным выше причинам, они, скорее всего, стремились хоть в чем-то облегчить участь воевод Смоленского похода. С Павловым можно согласиться: все так… но они стали проводниками воли более высокой, и тут уж никакие родственные связи не спасали Шеина сотоварищи от несправедливости.

Татищев пытался пленить изменчивую стихию слухов, быстротекущих мнений народных, сплетен, разговоров, ведущихся то вполголоса, а то вдруг крепнущих в уличном многолюдстве. Пленил ли? Возможно, отчасти. На расследование всего дела и на гибель героя в народе смотрели без доверия — это весьма возможно. Какие документы мог представить Шеин на суд, но сокрыл их? Быть может, бумаги, доказывающие, что великий столп царства князь Черкасский не додал ему припасов, солдат, порохового зелья, подвел его. Слухи, переданные век спустя историком в набросках к большому труду, — зыбкая почва для суждения. Твердых выводов на этой почве делать нельзя, как нельзя на песке строить дом. Однако следы народного недовольства и народного сомнения все же видны, и отрицать их бессмысленно.

Поговорив о титанической борьбе и горестной смерти Михаила Борисовича Шеина, стоит обратиться к собственно военной стороне его деятельности. В сущности, ему досталась исключительно сложная задача, точнее, даже две исключительно сложных задачи.

Во-первых, он испытал на себе, каково командовать полками иноземного строя. Шеин первым вывел на тактический простор большую массу русской пехоты и конницы, вооруженных, снаряженных, обученных по европейскому образцу, заставил их двигаться, сражаться, отстаивать позиции под стягами царя Михаила Федоровича. Первый блин комом… лишь потому, что логистика оказалась устроена провально. Но, уж во всяком случае, Шеин сумел применить этот инструмент в боевой обстановке и поработал с ним не худшим образом. Русский полководец проиграл, но хотя бы явил сопротивление и армию не погубил. Его опыт могли впоследствии использовать те, кому придется вывести такие же боевые соединения на поля сражений великой войны с Речью Посполитой 1654–1667 годов. А главный урок Смоленской войны прост: массовую армию нового типа надо уметь как следует обеспечивать. В противном случае из грозного инструмента войны она становится мотыгой на ломком черенке. Война с использованием полков нового строя — неизбежность. Но она гораздо дороже обходится, нежели война с применением одних только войск старых типов.

Во-вторых, Шеин проводил боевую работу в обстановке, когда войска нового типа еще соединялись с традиционной ударной силой Московского царства: поместной конницей, казаками, стрельцами, притом численность обоих ратных контингентов, модернизированного и традиционного, оказалась сравнимой чуть ли не пятьдесят на пятьдесят. В будущем, на протяжении двух третей века, вплоть до начала Северной войны, сектор «старых войск» пройдет через процесс постепенного численного убывания. Но Шеину досталась самая трудная ситуация: когда два очень разных орудия тактической работы приходится использовать фактически на равных, параллельно одно другому. И в этом он тоже учитель русских полководцев грядущей Тринадцатилетней войны за Малороссию.