Полководцы первых Романовых

Дмитрий Иванович Иловайский в реплике на статью Оглоблина высказал прямо противоположное мнение. Историк считал, что Шеин вообще был мало способен к военному руководству, медлителен, неповоротлив, не проявлял должной активности в борьбе с поляками; все эти качества воеводы привели к тому, что реальные действия его, по сути дела, были недалеки от измены^{106}.

На стороне Зерцалова и Оглоблина встал В. Корсаков, автор большой статьи о Шеине в Русском биографическом словаре. Он полагал, что под Смоленском в 1633 году «…с 4-го июня по 27-е августа включительно между поляками и русскими произошло на Покровской горе четырнадцать (!) сражений», притом Шеин несколько раз посылал войска против неприятеля и добивался успеха. Поражение его — следствие неудачи, а не измены. Армия Шеина терпела страшные лишения из-за отсутствия налаженной системы обеспечения и получала подкрепления с роковыми проволочками^{107}.

Евгений Дмитриевич Сташевский в своем фундаментальном труде о московской армии времен Смоленской войны отмечал крайнюю беспорядочность обеспечения войска Шеина, отсутствие опыта в организации боевых операций столь значительного масштаба, да и общий слабый уровень организованности вооруженных сил Московского государства. Таким образом, поражение Шеина имело предостаточно причин объективного характера^{108}.

Осип Львович Вайнштейн поддержал мнение Иловайского, настаивая на тактической бездарности Шеина, но отрицая измену. По мнению этого ученого, личное мужество и исключительная стойкость, которые помогли Михаилу Борисовичу за 24 года перед тем при защите Смоленска, теперь были недостаточны для того, чтобы добиться успеха в открытом поле^{109}.

Портрет Шеина как бесталанного неудачника покрывает бесчестьем его имя. Кроме того, из него вырастает публицистический миф, скверно влияющий на изучение Смоленской войны в целом.

Между тем иностранные источники, до сих пор не использованные в данной полемике, содержат свидетельства, способные окончательно снять с Михаила Борисовича это историческое обвинение.

Донесение шведа Хендрика Садтлера из русского военного лагеря, переведенное автором этих строк, позволяет взглянуть на тактический стиль воеводы иначе и восстановить честь знаменитого полководца. Оно было опубликовано Г. В. Форстеном еще в XIX веке, но не вводилось в научный оборот из-за отсутствия перевода со шведского языка^{110}

.

Думается, полезным будет привести его текст полностью:

«С самого начала Смоленск был обложен, и сейчас его повсеместно храбро атакуют, так что ни собаке, ни кошке не проскочить наружу. Говорят, что к русским перебежал из Смоленска капрал, семь лет назад захваченный поляками в плен. По словам бежавшего, в смоленском гарнизоне — не более четырех тысяч немецких солдат в эту кампанию[30].

Поляки ночью делали вылазку на палатку полковника Лесслера[31]. После того, как они (поляки. —

Д. В.) допросили его, бо́льшая часть их была перебита между лагерем и крепостными сооружениями, остальные едва спаслись за воротами.

Гонсевский, стоявший с 6000 человек в девяти милях от Смоленска, вышел на рекогносцировку с целью разведать, каковы намерения противника и сколь велики его силы. В это же самое время русским полководцем послан был конный отряд в 2000 человек с приказом напасть на Гонсевского, как только они его обнаружат. Гонсевский же, уже собравший сведения, был вне лагеря. Он поставил свою армию в боевой порядок и принял русских таким образом, что не вернулось более 200 человек, положенных на месте или захваченных в плен. Эта потеря произвела на русского полководца тяжелое впечатление, и он послал более сильную партию в несколько тысяч человек, которая обрушилась на поляков в лагере и совершенно их разгромила. Те, кто не спасся бегством, были порублены, остальные были взяты в плен. Большой отряд из числа последних был, подобно скоту, отогнан в Москву. Там были и дворяне (знатные люди), и другие офицеры, но о Гонсевском неизвестно, пал он или спасся. Кроме того, в этой стычке поляки потеряли много знамен.

Через некоторое время из Москвы под Смоленск было привезено много тяжелых пушек, картунов и полукартунов, а также большие мортиры в достаточном количестве. Пушки известили о своем участии в осаде громом. Кажется, сам великий князь (царь Михаил Федорович. — Д. В.) присутствовал при их отправке. Посол великого князя, отправившийся в Швецию, не продвинулся еще далее Новгорода[32]

»^{111}.

К документу добавлен комментарий, проясняющий его историю: «Это донесение вложено в письмо Нильса Персона к регентам Швеции из Нарвы от 23 марта 1633 года».

Кроме того, необходимо учесть известия, содержащиеся в отрывках дневника другого участника смоленской осады (поляка), где сообщается, что Шеин еще на Рождество 1632-го, то есть в декабре, произвел первый штурм (без осадной артиллерии!) и далее не оставлял гарнизон Смоленска в покое^{112}.