Полночный прилив

Вскоре Канарт учуял запах гниющей плоти.

Оказалось – дохлая сова у тропы.

Летер знавал тяжелые времена. Давным-давно. Первая империя отправляла корабли во все стороны света. Были составлены карты побережья шести континентов и восьмисот одиннадцати островов, открыты старинные методы чародейства, обнаружены древние руины, сокровища, свирепые примитивные племена, народы не человеческой расы, пустить кровь которым не составило труда. Баргасты, трелли, тартеналы, фенны, мары, ягги, кринны, дшеки… Основывались колонии. Войны и завоевания, бесконечные завоевания… Пока всему не пришел конец. Первая империя уничтожила сама себя. В городах появились и с ужасающей быстротой расплодились чудовища.

Одного императора сменили семеро, разбросанные по свету и погруженные в безумие. Великие города обратились в пепел. Погибли миллионы.

У кошмара было имя. Т’лан имасс.

Два слова, внушающие ненависть и ужас. Два слова – и только. Память о том, кто или что такое т’лан имасс, стерлась в последовавшем хаосе.

И даже это немногое мало кто из летерийцев теперь помнил. Да, они слышали про Первую империю, падение древней цивилизации предков и пророчество о ее возрождении, но на этом познания заканчивались.

Удинаас больше не мог похвастаться блаженным неведением. В мире теней беспокойное прошлое продолжало жить и дышать. Его преследовали голоса давно умерших. Сушеного, призрака тисте анди, ничуть не заботили желания раба, его мольба о тишине, просьбы остановить страшную какофонию горя, которое, видимо, и удерживало тени вместе.

Удинаас знал достаточно горя и от живых, а разбираться в загадках давно минувших дней считал затеей нестоящей.

Т’лан имасс.

Т’лан имасс…

Что ему до заклятых врагов далекого прошлого?

Сушеный с хриплым смехом сообщил, что сейчас у них под ногами прах четырех с лишним тысяч т’лан имассов.

И у праха есть глаза, раб. Стоит ли бояться? В общем-то, нет. Им почти все равно. Они не восстанут и не порешат всех вас, что, впрочем, в любом случае не удалось бы. Но скажу тебе, раб, они бы постарались.

– Если они – прах, – пробормотал Удинаас, – то никого они не порешат.

Он сидел, прислонившись спиной к отлогой каменной стене над огромным лагерем эдур. Император его прогнал. Неповоротливый золотой болван пребывал в дурном настроении, утомленный необходимостью волочить за собой свой вес, спорами с Ханнаном Мосагом и бесконечными заботами по перемещению армии из десятков тысяч воинов с семьями. Не все тебе слава…

Прах может восстать, Удинаас. Превратиться в воинов из иссохшей плоти с каменными мечами. Откуда они пришли? Какой военачальник их прислал? Они не отвечают на наши вопросы. Как всегда. Среди них нет шаманов. Они потерялись, как и мы.

Призрак вгрызался в мозг хуже клеща. Удинаас устал слушать и уже сомневался в его существовании. Может, это просто продукт безумия, персонаж, порожденный умом, чтобы объяснить бесчисленные голоса, шепчущие в голове. Изобретатель секретов и полчищ привидений… Разумеется, он стал бы доказывать обратное. Даже внезапно мелькнул бы в боковом зрении бестелесной тенью. Но раб знал, что и глаза могут обмануть. Больное восприятие.

Призрак прячется в крови Вивала. А тот прячется в тени призрака. Игра взаимного отрицания. Император ни о чем не догадывается, Ханнан Мосаг и к’риснан – тоже. Пернатая Ведьма, Майен, Урут, тени, охотничьи собаки, птицы и жужжащие насекомые – никто ничего не подозревает.

Абсурд.