Полночный прилив

– Транспортные сделаны по типу наших, вместимость – пятьсот солдат. На каждые четыре – одно судно с провиантом и оружием. Положим, у них такое же соотношение. Значит, четыреста транспортных кораблей, под завязку набитых воинами. Двести тысяч. В рейдерской лодке помещается от восьмидесяти до ста человек. Допустим, сто. Тогда общее число – девяносто тысяч. Итого почти триста тысяч.

– Да, атри-преда.

– Сегодня утром пять тысяч эдур высадились у Первого Девичьего форта. Наши оседлали оставшихся лошадей и сейчас изо всех сил гонят в Предел Фентов, где стоит мой гарнизон.

– Напрашивается вывод, что это основная часть флота эдур или даже основная часть всей их самоубийственной нации.

– Нет, такой вывод не напрашивается. Мы никогда точно не знали их численности.

– Предел Фентов может обороняться неделями, атри-преда. За это время подоспеет подмога, и мы сомнем серых ублюдков.

– Моя команда магов в городе, – произнесла она после короткого молчания. – Три сомнительных чародея, один из которых пьет не просыхая, а двое других грызутся из-за старой обиды. Посмотри, как темно море под теми кораблями, финадд! Жители Трейта отлично знают, что это значит.

– Не понимаю…

– Отступай с нами, финадд. Или готовься сразу капитулировать.

Ее собеседник изумленно открыл рот.

Сумрак отвернулась и пошла к ведущей во двор лестнице.

– Я сдаю Предел Фентов.

– Атри-преда! Мы можем отойти в Трейт! Мы все!

Она остановилась на третьей ступеньке.

– В Каттерском море засекли третью флотилию. Нас уже отрезали.

– Странник нас возьми!

– Если бы он только мог… – тихо пробормотала она.

Вопросы закончились. Началось вторжение.

Мой город падет. В который раз.

Глава шестнадцатая

Старая сточная канава когда-то была рекой – задолго до того, как хижины снесли и господа воздвигли свои каменные палаты. Сегодня речные берега усыпаны мусором, слоями дурно пахнущего ила, что кишит грызунами. И в груди моей пылало темное пламя безмолвного гнева, когда я шел по дороге в поисках давно утраченного звука – голоса вольного потока, перебирающего языком речную гальку. О, сколь ярко помню я те гладкие камни, сокровища, радовавшие детскую душу своей округлостью и тем, как от единственной капли дождя или слезинки сухой камень вновь расцветал, вспоминая свои изначальные краски… О, ребячье сокровище! и тем ребенком был я, и сокровище принадлежало мне – а сегодня утром я увидел на гниющем берегу свое собственное дитя. Стоя на коленях в грязи, мой сын играл черепками – но черепки не знают иного цвета, кроме серого, даже когда омыты потоком слез.

У врат Трейта. Неизвестный фент

Кажется, ты всего лишь моргнул, но за сомкнутыми веками успело пролететь видение. И многое принести с собой – метания, потерю ориентации, бурю смешанных чувств. Удинаас обнаружил, что соскользнул вниз по склону и теперь устроился в опасной близости к самому краю обрыва, а руки и ноги его – затекли и ноют. Солнце успело спуститься, хотя и ненамного. Из ладони Пернатой Ведьмы выпали две половинки сломанной плитки, звякнули о камень и мгновение спустя полетели вниз, к булыжникам и кустам.

Удинаасу хотелось закричать, дать волю своему горю и тому гневу, что скрывался еще глубже. Только что необычного в том, что тобой снова воспользовались? Что нового, если тебе не на что надеяться, незачем жить?.. Отодвинувшись подальше от края утеса, он осмотрелся.

Армия внизу пришла в движение.

– Нам нужно возвращаться, – сказал Удинаас.

– К чему?

Резкий, горький вопрос.

– К тому, чем мы были прежде.

– Мы были рабами, Удинаас!

– Да.

– Я сыта этим! Сыта по горло!

Он обернулся. Она уже села, откинула волосы с лица и теперь жгла его яростным взглядом.

– С такими мыслями нельзя жить.

– Что значит «нельзя»?

Она отвернулась. Не хочет меня видеть, решил Удинаас. Не хочет понимать.

– Мы идем на Трейт, Пернатая Ведьма.

– Завоевывать… Порабощать…

– Это мелочи, – пробормотал Удинаас, осторожно поднимаясь на ноги. Протянул руку Пернатой Ведьме. – Майен ждет тебя.

– Она стала меня бить!

– Знаю. У тебя не получается прятать синяки.