Стойте! Как олени весной, вы готовы драться, забыв об охотнике. То-то обрадуется король Конн, услыхав о смерти Кухулина Могучего или Мальдуна-Скитальца.
Прав и Мальдун, прав и Кухулин. Копье могло быть брошено, и копья нельзя было бросить.
Почему? Почему?
Спросите Могучего.
Может быть и правда, только раз или два, не больше, я хотел бросить копье, но я увидел руку, смуглую, как закатное озеро, и лицо, как звезда, в черных кудрях, запрещавшее. Словно давний свой сон вспомнил я и не бросил копья.
Это была Фанн.
И второй раз хотел я бросить копье, но увидел две руки, два крыла лебединых, и лицо нежное, как облако, которое опустится на меня в мой последний час. Мне стало сладко, как будто я умер, и я не бросил копья.
Это была Либан.
Что объясняют нам эти имена из старинных поэм?
Поэт бросает образ в мир, а мир вынашивает образ. Фанн и Либан, волшебные девушки-птицы, живут в Блаженных Полях и слетают на землю.
Я видел реку, которая радугой висела над землей, и я убивал рыб, кидая мое копье вверх; на скалистом острове я видел черных и пятнистых птиц, которые распевали стихи; я плыл в море, подобном облаку, и видел под собой высокие замки и прекрасную страну, и кошку я видел в пустынном городе, которая хранила сокровища и сожгла моего молочного брата, прикоснувшись к нему. Я верю, что Кухулин видел Фанн и Либан, и знаю, что он не мог бросить копья.
Я принят в Фианну?
Нет еще. Куммал, продолжай.
Никто не допускается в Фианну, пока не сделается поэтом и не прочтет двенадцать книг поэзии.
Свободные фении, защитники Эрина, гости Успеха! Какие книги назвать вам из тех, что я прочитал? Назову ли историю Макалпана, бога, сына моря? Когда читаешь ее, молнии рвут небо и громы падают, как утесы. Назову ли поэму о Лугадисе, добром короле, от которой чувствуешь себя и ребенком и старцем вместе? Или стихи Морфезы-друида, сладкие, как мед или сон в полдень на горячем камне? Прорицания ли Макфарлана, Любовь Федельмы и Лозгайре? Может быть, строфы Эна, знавшего прошлое, как вы настоящее? Ужасную гибель Ниабы или истину о Красном Камне, добытом в голове Дракона? Может быть, заклинания Садбы? Прочтя их, знаешь, что умер и родился вновь. Поучения Риагалла Благочестивого? Нет, я назову Песнь Стеклянной Ладьи и Солнце Страны Блаженных.
Он знает! Он знает! Он прочел двенадцать книг.
И песню спою вам, которую сам сложил, песню о красоте Морни. Слушай внимательно ее, Куммал Сребророгий.
Сильно билось сердце летней ночи,
Когда зачата была Морни,
Утро прыгало и смеялось,
Когда Морни открыла глаза.
Губы Морни — разрезанная вишня;
Два лучом зажженные алмаза
Щеки Морни; а взоры Морни —
Факелы полуночных торжеств.
Кто ее увидел, неспокоен,
И печален, кто увидел дважды;
Увидавший трижды меч поднимает,
Чтоб оспорить ее у других бойцов.
Хитрый Тадж, друид, обещал Морни,
Не спросившись фениев, королю Конну,
Хитрый Тадж, друид, отец Морни,
Будет качаться на высоком суку.
Не может быть! Никто не смеет отдавать дочь замуж, не спросив три раза фениев. Этак у нас отнимут и право охоты! Подати платить перестанут!
Хорошая песня, молодой человек, да припев плох. Хорошо служат фении и друидам повинуются. Привет тебе, Куммал Сребророгий.
Тадж, друид, нет тебе моего привета. Нет сегодня, потому что незваный приходишь ты на праздник Тары, где место одним фениям. Нет и завтра, если правда то, что спел Дайра.
Ты, Куммал, и все фении, разве вы сами выбирали себе короля?
Да, но чтобы он нам служил, а не мы ему.
Или не мудрость друидов питает вас в этом страшном мире, где каждый шаг грозит гибелью, каждой движение — несчастием?
Мудрость друидов — как сорная трава, растет из славных могил. Наша мудрость обновляется ежедневно метко брошенным копьем, ветром ревущим, нежданным звоном стиха.
Молчи, юноша, ты еще не совсем фений.
Не спорить сюда я пришел, но договориться. Велика сила фениев, но больше ее сила короля.
13. Зеленый тюльпан
Фридрих Шиммельпенник, богатый гаарлемский купец.
Г-жа Шиммельпенник, его жена.
Карл, их сын.
Берта, их племянница.
Хозе Перейра, лиссабонский купец.
Гаарлем, половина XVII ст<олетия>.
Сцена представляет оранжерею в доме Фридриха Шиммельпенника, наполненную тюльпанами всех сортов. Хозяин и Хозе Перейра прогуливаются, рассматривая тюльпаны.
Что ж, господин Перейра, мы решили?
Пятнадцать тонн сыров за мной, за вами
Сто двадцать тысяч новеньких флоринов.
С таким, как вы, приятно делать дело,
Доволен я, и, думаю, вы тоже;
Признайтесь, наживете сорок на сто?