Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Напротивъ того, Онгинъ есть существо совершенно обыкновенное и ничтожное. Онъ также равнодушенъ ко всему окружающему; но не ожесточеніе, а неспособность любить сдлали его холоднымъ. Его молодость также прошла въ вихр забавъ и разсянія; но онъ не завлеченъ былъ кипніемъ страстной, ненасытной души, но на паркет провелъ пустую, холодную жизнь моднаго франта. Онъ также бросилъ свтъ и людей; но не для того, чтобы въ уединеніи найдти просторъ взволнованнымъ думамъ, но для того, что ему было равно скучно везд,

... что онъ равно звалъСредь модныхъ и старинныхъ залъ.

Онъ не живетъ внутри себя жизнью особенною, отмнною отъ жизни другихъ людей, и презираетъ человчество потому только, что не уметъ уважать его. Нтъ ничего обыкновенне такого рода людей, и всего меньше поэзіи въ такомъ характер.

Вотъ Чильдъ-Гарольдъ въ нашемъ отечеств, — и честь поэту, что онъ представилъ намъ не настоящаго; ибо, какъ мы уже сказали, это время еще не пришло для Россіи, и дай Богъ, чтобы никогда не приходило.

Самъ Пушкинъ, кажется, чувствовалъ пустоту своего героя, и потому нигд не старался коротко познакомить съ нимъ своихъ читателей. Онъ не далъ ему опредленной физіогноміи, и не одного человка, но цлый классъ людей представилъ онъ въ его портрет: тысяч различныхъ характеровъ можетъ принадлежать описаніе Онгина.

Эта пустота главнаго героя была, можетъ быть, одною изъ причинъ пустоты содержанія первыхъ пяти главъ романа; но форма повствованія, вроятно, также къ тому содйствовала. Т, которые оправдываютъ ее, ссылаясь на Байрона, забываютъ, въ какомъ отношеніи находится форма Беппо и Донъ-Жуана къ ихъ содержанію и характерамъ главныхъ героевъ.

Что касается до поэмы Онгинъ вообще, то мы не имемъ права судить по началу о сюжет дла, хотя съ трудомъ можемъ представить себ возможность чего либо стройнаго, полнаго и богатаго въ замысл при такомъ начал. Впрочемъ, кто можетъ разгадать границы возможнаго для поэтовъ, каковъ Пушкинъ? — имъ суждено всегда удивлять своихъ критиковъ.

Недостатки Онгина суть, кажется, послдняя дань Пушкина Британскому поэту. Но вс неисчислимыя красоты поэмы: Ленскій, Татьяна, Ольга, Петербургъ, деревня, сонъ, зима, письмо и пр. и пр. — суть неотъемлемая собственность нашего поэта. Здсь-то обнаружилъ онъ ясно природное направленіе своего генія; и эти слды самобытнаго созиданія въ Цыганахъ и Онгин, соединенные съ извстною сценою изъ Бориса Годунова[3]

, составляютъ, не истощая, третій періодъ развитія его поэзіи, который можно назвать періодомъ поэзіи Русско-Пушкинской. Отличительныя черты его суть: живописность, какая-то безпечность, какая-то особенная задумчивость, и, наконецъ, что-то невыразимое, понятное лишь Русскому сердцу; ибо к`aкъ назвать то чувство, которымъ дышатъ мелодіи Русскихъ псень, къ которому чаще всего возвращается Русскій народъ, и которое можно назвать центромъ его сердечной жизни?

Въ этомъ період развитія поэзіи Пушкина особенно замтна способность забываться въ окружающихъ предметахъ и текущей минут. Таже способность есть основаніе Русскаго характера: она служитъ началомъ всхъ добродтелей и недостатковъ Русскаго народа; изъ нея происходитъ смлость, безпечность, неукротимость минутныхъ желаній, великодушіе, неумренность, запальчивость, понятливость, добродушіе, и пр. и пр.

Не нужно, кажется, высчитывать всхъ красотъ Онгина, анатомировать характеры, положенія и вводныя описанія, чтобы доказать превосходство послднихъ произведеній Пушкина надъ прежними. Есть вещи, которыя можно чувствовать, но нельзя доказать иначе, какъ написавши нсколько томовъ комментарій на каждую страницу. Характеръ Татьяны есть одно изъ лучшихъ созданій нашего поэта; мы не будемъ говорить объ немъ, ибо онъ самъ себя выказываетъ вполн.

Для чего хвалить прекрасное не также легко, какъ находить недостатки? — Съ какимъ бы восторгомъ высказали мы всю несравненность тхъ наслажденій, которыми мы одолжены поэту, и которыя, какъ самоцвтные камни въ простомъ ожерель, блестятъ въ однообразной нити жизни Русскаго народа!

Въ упомянутой сцен изъ Бориса Годунова особенно обнаруживается зрлость Пушкина. Искусство, съ которымъ представленъ, въ столь тсной рам, характеръ вка, монашеская жизнь, характеръ Пимена, положеніе длъ и начало завязки; чувство особенное, трагически спокойное, которое внушаютъ намъ жизнь и присутствіе лтописца; новый и разительный способъ, посредствомъ котораго поэтъ знакомитъ насъ съ Гришкою; наконецъ, языкъ неподражаемый, поэтическій, врный, все это вмст заставляетъ насъ ожидать отъ трагедіи, скажемъ смло, чего-то великаго.

Пушкинъ рожденъ для драматическаго рода. Онъ слишкомъ многостороненъ, слишкомъ объективенъ[4], чтобы быть лирикомъ; въ каждой изъ его поэмъ замтно невольное стремленіе дать особенную жизнь отдльнымъ частямъ, стремленіе, часто клонящееся ко вреду цлаго въ твореніяхъ эпическихъ, но необходимое, драгоцнное для драматика.