Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Сіи переводы, хотя весьма различнаго достоинства, вс однакоже доказываютъ успхи нашего просвщенія и усовершенствованіе нашего языка. Двадцать лтъ назадъ каждый изъ нихъ возбудилъ-бы особенное вниманіе. Замтимъ, что шесть иностранныхъ поэтовъ раздляютъ преимущественно любовь нашихъ литераторовъ: Гете, Шиллеръ, Шекспиръ, Байронъ, Муръ и Мицкевичь. Добрый знакъ для будущаго! — Знакомствомъ съ Гете, Шиллеромъ и Шекспиромъ обязаны мы распространившемуся вліянію словесности Нмецкой и Жуковскому; знакомствомъ съ Байрономъ обязаны мы Пушкину; любовь къ Муру принадлежитъ къ тмъ же странностямъ нашего литературнаго вкуса, которыя прежде были причиною безусловнаго обожанія Ламартина. Съ Мицкевичемъ прежде всхъ познакомилъ насъ князь Вяземскій: это счастливое начало дружественнаго сближенія двухъ родныхъ словесностей, которыя до сихъ поръ чуждались другъ друга.

Польская литература, также какъ Русская, до сихъ поръ была не только отраженіемъ литературы Французско-Нмецкой, но и существовала единственно силою чуждаго вліянія. Какъ могла она дйствовать на Россію? — Чтобы об словесности вступили въ сношенія непосредственныя и заключили союзъ прочный, нужно было хотя одной изъ нихъ имть своего уполномоченнаго на сейм первоклассныхъ правителей Европейскихъ умовъ; ибо одно господствующее въ Европ можетъ имть вліяніе на подвластныя ей литературы. Мицкевичь, сосредоточивъ въ себ духъ своего народа, первый далъ Польской поэзіи право имть свой голосъ среди умственныхъ депутатовъ Европы, и вмст съ тмъ далъ ей возможность дйствовать и на нашу поэзію.

Боле или мене сложное вліяніе сихъ шести чужеземныхъ поэтовъ, соединенное съ вліяніемъ нашей собственной литературы, образуетъ теперь общій характеръ всхъ первоклассныхъ стихотворцевъ нашихъ, и слдовательно, характеръ нашей текущей словесности вообще. Но прежде, нежели мы получимъ право говорить о семъ общемъ характер, должны мы докончить картину литературы прошедшаго года обозрніемъ прозаическихъ сочиненій и журналовъ.

Мы не будемъ здсь говорить ни объ Исторіи 4 Хановъ, ни объ Описаніи Пекина, изданныхъ Отцемъ Іакиномъ; ни о картин войны съ Турціей, сочиненной Г-мъ Бутурлинымъ; ни о другихъ боле или мене замчательныхъ произведеніяхъ, не входящихъ въ область чистой литературы. Но замтимъ, что прошедшій годъ былъ особенно богатъ произведеніями въ род повствовательномъ. Назовемъ лучшія: Мшокъ съ золотомъ, Г-на Полеваго

; Черная курица, сказка для дтей, Г-на Погорльскаго; Черная немочь, Г-на Погодина; Уединенный домикъ на Васильевскомъ остров, Тита Космократова; Русалка, Г-на Байскаго

, и другія. — Черный годъ или Горскіе Князья иметъ вс т же качества, какія публика находила въ прежнихъ романахъ покойнаго Г. Наржнаго: возможность таланта, которому для перехода въ дйствительность еще недоставало большей образованности и вкуса.

Мене таланта, но боле литературной опытности, языкъ боле гладкій, хотя безцвтный и вялый, находимъ мы въ Выжигин

, нравственно-сатирическомъ роман Г-на Булгарина. Пустота, безвкусіе, бездушность, нравственныя сентенціи, выбранныя изъ дтскихъ прописей, неврность описаній, приторность шутокъ, — вотъ качества сего сочиненія, качества, которыя составляютъ его достоинство, ибо они длаютъ его по плечу простому народу и той части нашей публики, которая отъ азбуки и катихизиса приступаетъ къ повстямъ и путешествіямъ. Что есть люди, которые читаютъ Выжигина съ удовольствіемъ и, слдовательно, съ пользою, это доказывается тмъ, что Выжигинъ расходится. Но гд же эти люди? спросятъ меня. Мы не видимъ ихъ точно также, какъ и тхъ, которые наслаждаются Сонникомъ и книгою О клопахъ; но они есть, ибо и Сонникъ, и Выжигинъ

, и О клопахъ раскупаются во всхъ лавкахъ.

Замчательно, что въ прошедшемъ году вышло около 100,000 экземпляровъ Азбуки Русской, около 60,000 Азбуки Славянской, 60,000 экземп. Катихизиса, около 15,000 Азбуки Французской, и вообще учебныя книги расходились въ этомъ году почти цлою третью боле, нежели въ прежнемъ. Вотъ что намъ нужно, чего недостаетъ намъ, чего по справедливости требуетъ публика.

Изъ переводныхъ книгъ назовемъ дв: Вертера, соч. Гете, переводъ Г-на Р., и Исторію Литературы Фр. Шлегеля, переводъ неизвстнаго. Первый можно назвать самымъ близкимъ, самымъ изящнымъ изъ всхъ прозаическихъ переводовъ, вышедшихъ у насъ въ послднее двадцатилтіе.

Странная неприличность полемики составляла отличительный характеръ нашихъ журналовъ прошедшаго года. Мы надемся, однако, что это скоро утомитъ нашу публику и что она скоро захочетъ видть въ нашихъ литераторахъ кой-что кром двуногихъ животныхъ съ перьями.