Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Но есть въ той же комедіи другая мысль, которая, по моему мннію, если не противорчитъ господствующей, то по крайней мр доказываетъ, что авторъ судилъ о Москв боле какъ свидтель, страстно взволнованный, нежели какъ судья

, равнодушно мыслящій, и умющій, даже осуждая, отличать хорошее отъ дурнаго. Можетъ быть, это не вредитъ произведенію искусства, не вредитъ истин художественной; но вредитъ истин практической и нравственной. Мысль, о которой я говорю, заключается въ негодованіи автора на нашу любовь къ иностранному. Правда, эта любовь часто доходитъ до смшнаго и безсмысленнаго; дурно направленная, она часто мшаетъ нашему собственному развитію; но злоупотребленія вещи не уничтожаютъ ея достоинства. Правда, мы смшны, подражая иностранцамъ, — но только потому, что подражаемъ неловко и невполн; что изъ-подъ Европейскаго фрака выглядываетъ остатокъ Русскаго кафтана, и что, обривши бороду, мы еще не умыли лица. Но странность нашей подражательности пройдетъ при большемъ распространеніи просвщенія; а просвщеніе у насъ распространиться не можетъ иначе, какъ вмст съ распространеніемъ иностраннаго образа жизни, иностраннаго платья, иностранныхъ обычаевъ, которые сближаютъ насъ съ Европою физически, и, слдовательно, способствуютъ и къ нашему нравственному и просвщенному сближенію. Ибо, кто не знаетъ, какое вліяніе иметъ наружное устройство жизни на характеръ образованности вообще? Намъ нечего бояться утратить своей національности: наша религія, наши историческія воспоминанія, наше географическое положеніе, вся совокупность нашего быта столь отличны отъ остальной Европы, что намъ физически невозможно сдлаться ни Французами, ни Англичанами, ни Нмцами. Но до сихъ поръ національность наша была національность необразованная, грубая, Китайски-неподвижная. Просвтить ее, возвысить, дать ей жизнь и силу развитія, — можетъ только вліяніе чужеземное; и какъ до сихъ поръ все просвщеніе наше заимствовано извн, такъ только извн можемъ мы заимствовать его и теперь, и до тхъ поръ, покуда поравняемся съ остальною Европою. Тамъ, гд обще-Европейское

совпадется съ нашею особенностью, тамъ родится просвщеніе истинно Русское, образованно національное, твердое, живое, глубокое и богатое благодтельными послдствіями. Вотъ отъ чего наша любовь къ иностранному можетъ иногда казаться смшною, но никогда не должна возбуждать негодованія; ибо, боле или мене, посредственно или непосредственно, она всегда ведетъ за собой просвщеніе и успхъ, и въ самыхъ заблужденіяхъ своихъ не столько вредна, сколько полезна.

Но любовь къ иностранному не должно смшивать съ пристрастіемъ къ иностранцамъ; если первая полезна, какъ дорога къ просвщенію, то послднее, безъ всякаго сомннія, и вредно и смшно, и достойно нешуточнаго противодйствія. Ибо, — не говоря уже объ томъ, что изъ десяти иноземцевъ, промнявшихъ свое отечество на Россію, рдко найдется одинъ просвщенный, — большая часть такъ называемыхъ иностранцевъ не рознится съ нами даже и мстомъ своего рожденія; они родились въ Россіи, воспитаны въ полурусскихъ обычаяхъ, образованы также поверхностно, и отличаются отъ коренныхъ жителей только своимъ незнаньемъ Русскаго языка

и иностраннымъ окончаніемъ фамилій. Это незнанье языка естественно длаетъ ихъ чужими посреди Русскихъ, и образуетъ между ними и коренными жителями совершенно особенныя отношенія. Отношенія сіи, всмъ имъ боле или мене общія, созидаютъ между ними общіе интересы, и потому заставляютъ ихъ сходиться между собою, помогать другъ другу и, не условливаясь, дйствовать заодно. Такъ самое незнанье языка служитъ для нихъ паролемъ

, по которому они узнаютъ другъ друга; а недостатокъ просвщенія нашего заставляетъ насъ смшивать иностранное съ иностранцами, какъ робенокъ смшиваетъ учителя съ наукою, и въ ум своемъ не уметъ отдлить понятія объ учености отъ круглыхъ очковъ и неловкихъ движеній.

Нсколько словъ о слог Вильменя.

(1832).