Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Но эта душа изящныхъ созданій, — душа нжная, музыкальная, которая трепещетъ въ звукахъ и дышетъ въ краскахъ, неуловима для разума. Понять ее можетъ только другая душа, ею проникнутая. Вотъ почему критика произведеній образцовыхъ должна быть не столько судомъ, сколько простымъ свидтельствомъ; ибо зависитъ отъ личности, и потому можетъ быть произвольною, и основана на сочувствіи, и потому должна быть пристрастною.

Чт`o же длать критикамъ систематическимъ, которые хотятъ доказывать красоту и заставляютъ васъ наслаждаться по правиламъ, указывая на то, чт`o хорошо, и на то, чт`o дурно? — Имъ въ утшеніе остаются произведенія обыкновенныя, для которыхъ есть законы положительные, ясные, не подлежащіе произвольному толкованію, — и надобно признаться, что это утшеніе огромное; ибо въ литератур каждаго народа встрчаете вы немногихъ поэтовъ-двигателей, тогда какъ вс другіе только слдуютъ данному ими направленію, подлежа критик однимъ искусствомъ исполненія, но не душею созданія.

Нсколько свтильниковъ, окруженныхъ тысячью разбитыхъ зеркальныхъ кусковъ, гд тысячу разъ повторяется одно и тоже, — вотъ образъ литературы самыхъ просвщенныхъ народовъ. Сколько же пріятныхъ занятій для того, кто захочетъ исчислять вс углы отраженій свта на этихъ зеркальныхъ обломкахъ.

Но если вообще то, чт`o мы называемъ душею искусства, не можетъ быть доказано посредствомъ математическихъ доводовъ, но должно быть прямо понято сердцемъ, либо просто принято на вру, — то еще мене можно требовать доказательствъ строго-математическихъ тамъ, гд дло идетъ о поэт молодомъ, котораго произведенія хотя и носятъ на себ признаки поэзіи оригинальной, но далеко еще не представляютъ ея полнаго развитія.

Вотъ почему, стараясь разршить вопросъ о томъ: чт`o составляетъ характеръ поэзіи Языкова, мн особенно необходимо сочувствіе моихъ читателей; ибо оно одно можетъ служить оправданіемъ для мыслей, основанныхъ единственно на внушеніяхъ сердца, и частію даже на его догадкахъ.

Мн кажется, — и я повторяю, что мое мнніе происходитъ изъ одного индивидуальнаго впечатлнія, — мн кажется, что средоточіемъ поэзіи Языкова служитъ то чувство, которое я не умю опредлить иначе, какъ назвавъ его стремленіемъ къ душевному простору

. Это стремленіе замтно почти во всхъ мечтахъ поэта, отражается почти на всхъ его чувствахъ, и можетъ быть даже, что изъ него могутъ быть выведены вс особенности и пристрастія его поэтическихъ вдохновеній.

Если мы вникнемъ въ то впечатлніе, которое производитъ на насъ его поэзія, то увидимъ, что она дйствуетъ на душу какъ вино, имъ воспваемое, какъ какое-то волшебное вино, отъ котораго жизнь двоится въ глазахъ нашихъ: одна жизнь является намъ тсною, мелкою, вседневною; другая — праздничною, поэтическою, просторною. Первая угнетаетъ душу; вторая освобождаетъ ее, возвышаетъ и наполняетъ восторгомъ. И между сими двумя существованіями лежитъ явная, бездонная пропасть; но черезъ эту пропасть судьба бросила нсколько живыхъ мостовъ, по которымъ душа переходитъ изъ одной жизни въ другую: это любовь, это слава, дружба, вино, мысль объ отечеств, мысль о поэзіи и, наконецъ, т минуты безотчетнаго, разгульнаго веселья, когда собственные звуки сердца заглушаютъ ему голосъ окружающаго міра, — звуки, которыми сердце обязано собственной молодости боле, чмъ случайному предмету, ихъ возбудившему.

Но не одна жизнь, и сама поэзія съ этой точки зрнія является намъ вдвойн: сначала какъ пророчество, какъ сердечная догадка, потомъ какъ исторія, какъ сердечное воспоминаніе о лучшихъ минутахъ души. Въ первомъ случа, она увлекаетъ въ міръ неземной; во второмъ, — она изъ дйствительной жизни извлекаетъ т мгновенія, когда два міра прикасались другъ друга, и передаетъ сіи мгновенія какъ врное, чистое зеркало. Но и та и другая имютъ одно начало, одинъ источникъ, — и вотъ почему намъ не странно въ сочиненіяхъ Языкова встртить веселую застольную пснь подл святой молитвы, и отблескъ разгульной жизни студента подл высокаго псалма. Напротивъ, при самыхъ разнородныхъ предметахъ лира Языкова всегда остается врною своему главному тону, такъ что вс стихи его, вмст взятые, кажутся искрами одного огня, блестящими отрывками одной поэмы, недосказанной, разорванной, но которой цлость и стройность понятны изъ частей. Такъ иногда въ немногихъ поступкахъ человка съ характеромъ открывается намъ вся исторія его жизни.

Но именно потому, что господствующій идеалъ Языкова есть праздникъ сердца, просторъ души и жизни, потому господствующее чувство его поэзіи есть какой то электрическій восторгъ; и господствующій тонъ его стиховъ — какая-то звучная торжественность.