Кругом в семье царила безмятежность:Детей обилье – Божья благодать, —Приличная супружеская нежность.За нас отец готов был жизнь отдать...Но, вечных мук предвидя неизбежность,Уже давно им покорилась мать:В хозяйстве, в кухне, в детской мелочамиЕе он мучил целыми годами.
XL
Без горечи не проходило дня.Но с мужеством отчаянья, ревниво,Последний в жизни уголок храня,То хитростью, то лаской боязливой,Она с отцом боролась за меня.Он уступал с враждою молчаливой,Но дружба наша крепла, и вдвоемМы жили в тихом уголке своем.
XLI
С ним долгий путь она прошла недаром:Я помню мамы вечную мигрень,В лице уже больном, хотя не старом,Унылую, страдальческую тень...Я целовал ей руки с детским жаром, —Духи я помню, – белую сирень...И пальцы были тонким цветом кожиНа руки девственных Мадонн похожи...
XLII
О, только бы опять увидеть васИ после долгих, долгих дней разлукиПоцеловать еще единый раз,Давно в могиле сложенные руки!Когда придет и мой последний час, —Ужели там, где нет ни зла, ни муки, —Ужель напрасно я, горюя, жду, —Что к вам опять устами припаду?
XLIII
Отец по службе ездил за границу,На попеченье старой немки домС детьми покинув; и старушка в НиццуПисала аккуратно обо всем.Порой от мамы нежную страницуС отцовским кратким деловым письмомИ с ящиком конфет мы получали,И забывал я о моей печали.
XLIV
Бывало, с горстью лакомых конфет,С растрепанным арабских сказок томомСадился я туда, где ярче светЗнакомой лампы на столе знакомом,И большего, казалось, счастья нет,Чем шоколад с благоуханным ромом.Был сумерек уютный тихий час;В стекле шумел голубоватый газ.
XLV
Я до сих пор люблю, Шехеразада,Твоих султанов, евнухов и жен,Скитаньями волшебными СиндбадаИ лампой Алладиновой пленен.Порой – увы! – среди чудес БагдадаЯ, лакомством и книгой увлечен,Мать забывал, как забывают дети, —Как будто не было ее на свете,
XLVI
И только в горе вспоминал опять.Из Ревеля почтенная старушкаУмела так хозяйством управлять,Чтоб лишняя не тратилась полушка:Случится ль детям что-нибудь сломать,В буфете ль чая пропадет осьмушка, —Она весь дом бранила без конца,Предвидя строгий выговор отца.
XLVII
Я помню туфли, темные капоты,Седые букли, круглые очки,Чепец, морщины, полные заботы,И ночью трепет старческой руки,Когда она записывала счетыИ все твердила: «Рубль за башмаки...Картофель десять, масло три копейки...»И цифру к цифре ставила в линейки.