На Островах мы лето проводили:Вокруг дворца я помню древний сад,Куда гулять мы с нянею ходили, —Оранжереи, клумбы и фасадДух флигелей в казенном важном стиле,Дорических колонн высокий ряд,Террасу, двор и палисадник тощий,И жидкие елагинские рощи.
LVIII
Там детскую почувствовал любовьЯ к нашей бедной северной природе.Я с прошлогодней ласточкою вновьЗдоровался и бегал на свободе,И с радостным волнением морковьИ огурцы сажал на огороде,Ходил с тяжелой лейкою на пруд:Блаженством новым мне казался труд.
LIX
В двух грядках все работы земледельяЯ находил, про целый мир забыв...О, где же ты, безумного весельяДавно уже неведомый порыв,И суета, и хохот новоселья.«Milch trinken, Kinder!»[34], – форточку открыв,За шалость детям погрозив сначала,Амалия Христьяновна кричала.
LX
И ласточек, летевших через двор,Был вешний крик пронзителен и молод...Я помню первый чай на даче, сорРаскупоренных ящиков и холодСквозного ветра, длинный коридорИ после игр счастливый, детский голод,И теплый хлеб с холодным молокомВ зеленых чашках с тонким ободком —
LXI
Позолоченным: их любили дети, —Особенная прелесть в них была.В сосновом, пахнущем смолой, буфетеСтоял сервиз для дачного стола.С тех пор забыл я многое на свете —Любовь, обиды, важные дела,Но, кажется, до смерти помнить будуТу милую зеленую посуду.
LXII
И связан с ней был чудный летний сон,Всегда один и тот же, мимолетней,Чем облачные тени, озаренТаинственным лучом, – и беззаботнейЯ ничего не знаю: дальний звон,Как будто тихий благовест субботний...Большая комната, – где солнца нет,Но внутренний прозрачно-мягкий свет...
LXIII
Гляжу на свет, не удивляясь чуду,И не могу насытить жадный взор...На длинных полках вижу я посуду, —Пронизанный сиянием фарфор,И золотой, и разноцветный, всюду —На чашках белых тоненьких – узор...Я – как в раю, – такая в сердце сладостьИ чистота, и неземная радость.
LXIV
Той радостью душа еще полна,Когда проснусь, бывало: я беспеченИ тих весь день под обаяньем сна.Хотя для сердца памятен и вечен,Как молодость, как первая весна, —О, милый сон, ты был недолговеченИ в темные порочные годаУже не повторялся никогда.
LХV
Я полюбил Эмара, Жюля Верна,И Робинзон в те дни был мой кумир.Я темными колодцами – безмернаИх глубина – сходил в подземный мир,И быстрота была неимоверна,Когда помчался в бомбе чрез эфирЯ на луну; мечтой любимой сталиМне корабли подводные из стали.