Полонез

Если моё предложение о встрече принимается, я буду ждать Вашего представителя двадцатого декабря, в шесть часов вечера, у входа в кафе “Лихой гусар”, что на улице Монмартр. Он должен быть один. Пусть держит в левой руке книгу — любой роман Виктора Гюго. Мой помощник встретит его и препроводит к месту нашей встречи.

Прощайте, мсье. Надеюсь, что встреча состоится. Она обещает стать взаимовыгодной».

Письмо, разумеется, было не подписано.

— Что вы думаете по этому поводу, Шаброль? — спросил Тьер, откидываясь на спинку стула.

— Пока я думаю только об одном, господин министр. До назначенной встречи осталось три дня, и за это время предстоит решить, надо ли на неё соглашаться.

— Резонно. А чем мы рискуем?

Это был излюбленный вопрос Тьера. Человек осторожный, он никогда не принимался за дело, не выяснив, есть ли в нём хотя бы крошка риска.

— Да, пожалуй, ничем, — ответил Шаброль, подумав. — Сама по себе встреча ни к чему не обязывает. Обязывают поступки, из неё вытекающие, но это всё потом. Сначала надо встретиться, надо выяснить намерения контрагента. — Помолчав, добавил: — Если нам это интересно…

Было ли это интересно Тьеру? Более чем. Интриги английской разведки, избравшей Париж для шашней с польской эмиграцией, не просто раздражали — были опасны. Во время недавней встречи король высказался о том совершенно определённо, и он тысячу раз прав. Не хватало только вызвать ярость России, обнаружившей, что враждебная ей игра затеяна здесь, на французском поле…

Очевидно, что умный и ловкий человек, организовавший нападение на Гилмора, хочет сорвать планы англичан. Франции это вполне на руку. Де Бройль, кстати, во время той же встречи припомнил поговорку «Враг моего врага — мой друг». Он же высказал мысль, что, возможно, этот человек мог бы пригодиться…

Вот и отлично. Человек сам вышел на связь. Грех было бы не воспользоваться, — с должной осторожностью, разумеется.

— Встреча состоится, — решительно сказал Тьер. — А вы, Шаброль, за эти дни подберите агента, который пойдёт в кафе. Человек нужен толковый, сообразительный. Впрочем, его главная задача — слушать, запоминать и передать всё до последнего слова. И тем не менее…

Шаброль поднялся и посмотрел на министра сверху вниз.

— Не надо никого подбирать, — произнёс твёрдо. — Если не возражаете, на встречу пойду я. — И добавил с улыбкой: — Кстати, роман Гюго у меня найдётся.

Теперь уж поднялся и Тьер. Положив руку на плечо помощнику, взглянул благодарно.

— Это лучший вариант, — сказал негромко. — У меня ощущение, что встреча будет важной. Очень важной.

Руки были заняты покупками, и панна Беата постучала в дверь носком ботинка. Она открылась тотчас, как будто горничная Бася поджидала хозяйку на пороге.

— Добрый вечер, барышня! — пропищала девушка, принимая сумки. — Устали небось, набегались по магазинам да лавкам?

— Что набегалась, то набегалась, — рассеянно сказала Беата, снимая шубу и шапку. — А что, пан профессор дома?

— Дома, дома. Вас ждёт. Уже три раза спрашивал, не вернулись ли.

Лелевель снимал большую удобную квартиру в доме № 5 на респектабельной улице Пирамид. Жили в ней сам профессор и панна Беата. Днём готовить и убирать приходила Бася — дочь одного из эмигрантов, который был знаком с Лелевелем.

Поправив волосы, примятые шапкой, Беата прошла в кабинет к дяде.

Лелевель сидел за столом, опершись подбородком на сложенные кисти рук, и пристально смотрел на пляшущий в камине огонь. Вид у него при этом был то ли задумчивый, то ли расстроенный. Поднявшись навстречу племяннице, поцеловал в щёку, румяную с холода.

— Хорошо выглядишь, — заметил рассеянно. — Как сходила?

— Да вот, набрала всяких мелочей. Будем дарить гостям на Рождество.

— Подарки — дело хорошее… Садись, — профессор указал на кресло возле камина.

Сам сел в другое. Помолчал.

— Плохие новости, Беата, — сказал наконец негромко.

— Что случилось, дядя? — быстро спросила Беата, подавшись к Лелевелю.

— Час назад приходили полицейские приставы.

— Зачем?

— Вручили предписание о моей высылке из Парижа.

— Ну, и что? Вам уже такое вручали три месяца назад.

— Тогда мне дали неофициально понять, что документ о высылке, в общем, формальный, и я могу оставаться… пока.

— А теперь?

— На этот раз всё по-настоящему. Третьего января, после рождественских праздников, за мной приедут и выпроводят из Парижа. — Профессор помолчал. — Такое же предписание получил Ходзько. Нас высылают обоих.