Полонез

— Никто никуда прорываться не будет, — поясняет англичанин. — Границу наши люди пересекут налегке, в разных местах, небольшими группами. Оружие будет ждать их на месте.

— Как так?

Оказывается, в рамках плана предусмотрена система опорных точек — шляхетских поместий. Несколько десятков патриотически настроенных шляхтичей, с которыми через «народных мстителей» уже установлена связь, изъявили желание примкнуть к повстанцам. Задача ясновельможных панов — аккуратно закупить в Польше как можно больше оружия и спрятать его в своих поместьях. В нужный час мятежники получат ружья, патроны, сабли и всё остальное. А сами поместья будут служить такими, что ли, базами, где можно отсидеться, запастись провиантом, залечить раны.

Что ж, разумно. Однако есть обстоятельство, которое меня смущает. Излагая свой план во время встречи в кабинете Лелевеля, полковник Заливский о шляхтичах-соучастниках не сказал ни слова. А на вопрос, где повстанцы возьмут оружие, туманно ответил, что вопрос будет решаться на месте. Лелевель при этом кивнул с видом человека, знающего больше, чем сказано вслух. Что за недомолвки в узком кругу наиболее близких соратников? Не доверяет членам малого совета? Обидно… Впрочем, тогда мне сразу показалось, что полковник чего-то не договаривает.

С оружием теперь ясно. Однако это не всё. Продолжаю задавать Гилмору вопросы и постепенно убеждаюсь, что план Заливского намного глубже и остроумнее, чем это могло показаться на первый взгляд. Нам действительно многое не сказали. Не сказали главное…

Вот по поводу этого «главного» я расспрашиваю Гилмора особенно подробно, пока он не удовлетворяет моё любопытство сполна.

— Браво, мистер Гилмор, — говорю искренне. — Придумано хорошо. Ваша работа?

Англичанин пожимает плечами.

— Моя, конечно, — говорит кисло. — Заливский авантюрист и намерен действовать по принципу Наполеона: надо ввязаться в драку, а там будет видно. Мы так не работаем. Всё должно быть продумано и организовано до мелочей.

— И оплачено до пенса?

— А без этого никакого дела вообще не будет…

Ну, что ж, на сегодня хватит. Я узнал то, что мне нужно, и теперь предстоит решить, что с этими сведениями делать. Остаётся уточнить последнее обстоятельство.

— Кто в комитете Лелевеля координирует всю работу и ведёт главные направления — оружие и так далее? — спрашиваю напоследок, хотя ответ приблизительно ясен. — Сам профессор?

— Второстепенные дела поручены членам малого совета, — уточняет Гилмор. — Да они многого и не знают. А всё основное взял на себя помощник Лелевеля некто Цешковский.

— Что он, на ваш взгляд, собой представляет? — интересуюсь как бы между прочим.

— Человек он незаурядный, — отвечает Гилмор, помедлив. — Очень сильный, энергичный, хорошо соображает. С делом вполне справляется. И в то же время чувствуется в нём что-то тёмное, даже опасное. С таким лучше не враждовать.

— Вот как?

— Он из повстанцев, и полагаю, что, прежде чем попасть в Париж, пролил в Польше немало русской крови.

Переглядываемся с паном Войцехом. Пролил! И не только русскую… В проницательности Гилмору не откажешь.

Поднимаюсь и делаю знак Каминскому. Выйдя из спальни, тот возвращается с мадемуазель Аглаей и Жаком. Женщина бросается любовнику на шею с отчаянным возгласом, словно не видела его год, причём всё это время тот провёл на передовой под вражескими пулями.

— На сегодня всё, мистер Гилмор, — говорю англичанину. — О месте и времени следующей встречи извещу вас отдельно… Да! Не забудьте объяснить мадемуазель Аглае, что в ваших интересах о нашем визите не распространяться.

Вот теперь, кажется, всё и можно удалиться. Но англичанин поднимает руку.

— Мы говорили о деньгах, — напоминает он твёрдо.

— Ах да, — спохватываюсь я и лезу в карман. — Вот ваш бумажник, мистер Гилмор. Визитки, документы, деньги — всё на месте. Здесь пятьсот франков.

Англичанин хмуро вертит в руках бумажник.

— Вы считаете, что расплатиться со мной моими же деньгами — это корректно?

С удивлением смотрю на Гилмора. Это у него такой английский юмор? Или банальная человеческая жажда денег, перед которой дуло пистолета — пустяк?

Надо бы Гилмору вести себя скромнее. Его стараниями Польша рискует умыться кровью. За это англичанина можно и нужно пристрелить, но я оставляю ему жизнь. А он, похоже, мою доброту не ценит. Больше того, пытается торговаться… Жадность! И чем в этом смысле джентльмен лучше нищебродов, лихорадочно собирающих в дорожной грязи разбросанные Каминским и Жаком банкноты?

Впрочем, если я всё это скажу англичанину, тот, пожалуй, обидится. А обижать завербованного агента нельзя. Предатель — существо ранимое.

— Кроме того, мы не оговорили суммы, которые мне будут причитаться за предоставление интересующих сведений, — не унимается Гилмор.

Ну, это уже чересчур! Ему ещё и таксу подавай…

— Ещё успеем оговорить, мистер Гилмор, — говорю добродушно, поправляя маску. Надеюсь, она скрывает презрение, которое сейчас я испытываю к англичанину. — А для первого раза достаточно.

— Но я бы хотел…

— Впрочем, извольте, добавлю.