Полонез

Проверяю, на месте ли бесценный пакет с документами. Всё в порядке. Подняв Каминского, мы с кучером ведём его с двух сторон к выходу. Пан Войцех едва волочит ноги, что-то бормочет и вообще похож на пьяного. Вот и хорошо. Перебрал человек, с кем не бывает, даром что ещё утро… Ещё только утро? Господи, до чего сегодня спрессовано время…

На пороге, обернувшись, пристально смотрю на Беату.

— Мы ещё увидимся? — спрашиваю, замирая сердцем.

Вместо ответа девушка, закрыв лицо, отворачивается. Плечи её вздрагивают.

Вместо эпилога

Из сообщения газеты «Фигаро» от 1 марта 1833 года:

«По достоверным данным, второго дня столичная полиция провела многочисленные аресты. Префектура Парижа на эту тему пока хранит молчание, но вот что нам удалось выяснить, используя собственные источники сведений.

Арестованы примерно пятнадцать человек — подданные Италии, Франции, Бельгии, некоторых немецких княжеств и королевств. Эти люди известны как руководители национальных вент[34] карбонариев. Что же подвигло революционных вожаков отложить все дела и собраться в Париже?

Насколько известно, речь шла о подготовке общего крупного выступления. О его целях и задачах сейчас можно лишь гадать. Не исключено, что международный подпольный союз карбонариев вознамерился свергнуть наконец власть французского монарха Луи-Филиппа, который годом раньше жёстко подавил революционное восстание в Париже. По другим сведениям, заговорщики обсуждали проект мятежа против прусского короля Фридриха Вильгельма Третьего, известного непреклонной борьбой с бунтовщиками. Вероятны также иные причины, побудившие революционеров съехаться в Париж.

С полной уверенностью можно сказать лишь одно. Каковы бы ни были планы карбонариев, энергичные действия французской полиции поставили на них крест. В сущности, европейское революционное подполье теперь обезглавлено и, видимо, надолго. Не вызывает сомнения, что на каждом из вождей национальных вент лежит немало преступлений против закона и порядка. Пришло время за них ответить…»

Из сообщения наместника Царства Польского фельдмаршала И. Ф. Паскевича начальнику Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфу от 31 мая 1833 года:

«Благодаря своевременно полученным сведениям, удалось предпринять ряд мер, направленных на пресечение восстания в Царстве Польском.

Прилагаю копию подробного отчёта о действиях наместничества, составленного моей канцелярией для Его Императорского Величества. В письме же скажу о главном.

К восстанию мы были готовы. Располагая списком точек, намеченных для перехода границы, казачьи разъезды перехватили большую часть польских отрядов. А те немногие, кто всё же смогли пробраться на территорию Царства, оказались без оружия и продовольствия. Шляхетские усадьбы, призванные служить опорными пунктами для мятежников, мы заблаговременно взяли под контроль по имеющемуся перечню. Мятежников ждали…

Кроме того, чиновники наместничества плодотворно поработали с местным духовенством. Вы знаете, насколько авторитетны и влиятельны среди поляков католические ксендзы. Немалый расчёт мятежники возлагали на то, что проповеди священников в канун восстания вздыбят крестьян и побудят их присоединиться к партизанским отрядам. Скажу откровенно: мои люди сбились с ног, объезжая воеводства и встречаясь с ксендзами. Каждому напоминали о необходимости сохранять лояльность российской короне. Говорили о недопустимости проповедей, зовущих людей к участию в кровопролитии. Разъясняли последствия нелояльных действий… В результате подавляющая часть духовенства заняла нейтральную позицию, что и требовалось.

Не меньшую работу провели и с населением. По всему Царству прошли гминные сходы, собранные моими чиновниками и начальниками войсковых частей. Поляков (прежде всего крестьян) предупреждали о предполагаемых попытках мятежа и предостерегали от участия в нём. Опуская детали, скажу, что население в конечном счёте повстанцев почти не поддержало. Более того, — во всех воеводствах крестьяне активно устраивали облавы для поимки засевших в лесах волонтёров. Подобная лояльность не может не радовать, хотя очевидно, что вызвана она отнюдь не любовью к России (чего нет, того нет). Речь скорее о страхе сурового наказания за поддержку нового мятежа и свежей памятью о разгроме мятежа предыдущего с его кровопролитием.