Полонез

— Ты спятил! — кричит Зых, как только до него доходит смысл сказанного. — Почему казнишь? За что?..

— Объясню, объясню…

Наклоняюсь к самому лицу.

— Прошлой весной в городишке Калушин ты убил молодого русского чиновника и его польскую невесту. Убил зверски, а над девушкой ещё и надругался… Следом убил старика — гминного старосту — со всей семьёй. А после этого бежал из Польши. Помнишь?

— Не помню, — быстро говорит Зых.

— Врёшь! — бросаю с отвращением. — Мало того что изверг, так ещё и трус, душонка подлая, признаться боишься… Или вспоминать страшно?

Зых молчит.

— Ну, предположим, вспомнил, — говорит наконец. — И что с того? Раз убил, значит, было за что…

— За то, что русский полюбил польку, а полька русского? За это убивают? А старика-то с малолетними внуками?

— Москалей мы все убивали, — тускло произносит Зых. — На то и «мстители». А чем лучше шлюха, спавшая с москалём? Старик меня и вовсе выдал русским. Из-за него весь мой отряд положили…

— Это да, один ты только и уцелел. Ну, ничего. — Перевожу дыхание. Ненависть душит так, что говорить трудно. — Я это исправлю.

— Да за что?!

— Тот русский чиновник был моим младшим братом. А ты ему вбил в сердце железный штырь… Теперь понял, за что?

Зых смотрит на меня безумным взглядом.

— То есть как это брат? Ты же польский шляхтич!

— Ошибаешься. Я российский офицер. И я тебя приговорил.

— Значит, ты всё-таки русский шпион?

— А ты думал, французский?

С этими словами достаю из-за пазухи нож. Я уже почти успокоился.

— Ты врёшь, — бормочет Зых посеревшими губами. — Ты поляк. Не может русский так говорить по-нашему…

— Может. Отец у меня русский дворянин. А мать — полька из хорошего шляхетского рода. Мы с братом оба и родились-то в Варшаве, и жили там долго, и говорить учились одновременно по-русски и по-польски… Понял теперь?

С лёгким щелчком выскакивает лезвие ножа. Кинжал маленький, но для Зыха хватит с лихвой. По щекам человека-совы катятся бусинки слёз. Он наконец понял, что надеяться не на что.

— Дай хоть помолиться, — шепчет умоляюще.

— Зачем молитва нелюдю? — возражаю холодно. — Ты и напоследок-то отличился. — Киваю на труп Агнешки. — Она тебя спасала, а ты её под пулю подставил…

С этими словами глубоко всаживаю нож в совиное сердце.

Быстро поднимаюсь и делаю шаг назад. Не хочу, чтобы на мне была хоть капля крови Зыха. Она мне столь же омерзительна, как и он сам. Вижу связанное тело, в последней судороге изогнувшееся дугой, слышу предсмертный хрип…

— За тебя, брат, — говорю по-русски и, перекрестившись, склоняю голову.

Потом оборачиваюсь и вижу у себя за спиной Беату и кучера. Не слышал, как они подошли, — не до того было. От кучера мне скрывать нечего, а вот Беата… поймёт ли? И как она теперь ко мне должна относиться?

— Я всё слышала, — негромко произносит смертельно бледная девушка. На Зыха она не смотрит.

— И… что вы мне теперь скажете?

— Не мне судить. Бог вам судья… Но — неужели вы действительно русский?

Спасибо, что обошлась без слова «москаль»…

— Да, Беата, я русский. Но что это меняет?

Опустив голову, девушка проводит рукой по высокому лбу.

— Не знаю, не спрашивайте… Это всё слишком неожиданно… — Смотрит на меня так, словно видит впервые. — И как вас теперь называть?

— Меня зовут Алексей. Алексей Костин. А брата звали Юрий.

Кучер деликатно кашляет, словно хочет напомнить, что сейчас не до выяснения отношений.

— Там, в прихожей, остался Жак, — произносит хмуро.

Я лишь молча киваю. Нашему смелому, бесшабашному и такому надёжному сотоварищу повезло меньше, чем Каминскому. Тряхнув головой, начинаю командовать.

— Саша! — обращаюсь к кучеру по-русски. — Сейчас мы с тобой подхватываем пана Войцеха и вместе спускаемся в карету. Едем в посольство, там я с ним и останусь. А тебе потом ещё придётся доехать до министерства внутренних дел, чтобы передать записку для мсье Андре. Знаю, что ты устал за троих, но надо…

— Сделаю, — коротко говорит кучер.

Повернувшись к девушке, перехожу на польский язык.

— А вас, Беата, хочу попросить… Минут через десять после нашего отъезда спуститесь вниз. Там, в своей комнате, лежит связанный консьерж с кляпом во рту…

— Почему связанный? — удивлённо спрашивает девушка.

— А он пускать не хотел. Чего, мол, заявились ни свет ни заря, да ещё толпой… Неважно. Вы его развяжете, и пусть бежит за полицией. А полицейским объясните, что вломились неизвестные люди и напали на мужа. Потом ещё двое набежали, в том числе женщина. Между собой начали драться… Вы здесь ни при чём, ничего не знаете, это всё дела покойного супруга. Описывайте нас, как есть. Збигнев жив, всё равно даст показания… В общем, пусть разбираются.

При словах о покойном супруге Беата глубоко вздыхает. Боюсь ошибиться, — с облегчением.

— А если вас найдут… Алексей? — спрашивает с беспокойством.

Заставляю себя улыбнуться.

— Не думаю…