Полонез

Подняв голову, старик флегматично уставился на красивую девку с растрёпанными чёрными волосами, без малого кинувшуюся под колёса. Натянул вожжи.

— Чего тебе? — спросил без удивления, ибо жизнь в Сите удивляться отучает.

Агнешка, не говоря ни слова, ловко залезла на облучок рядом с ним и сунула несколько монет.

— Получишь столько же, если отвезёшь, куда надо, — пообещала она.

Старик подбросил монеты на мозолистой ладони и сунул в карман куртки.

— А куда надо? — только и спросил.

— Квартал Сент-Оноре, Анжуйская улица. Знаешь, где это?

— Ну, так… примерно.

— Я там покажу. Только быстрее, ради бога, быстрее!

Старик щёлкнул кнутом, и гнедая проворно затрусила по узкой улочке.

Агнешка понимала, что одна со своими похитителями не справится. (А если вместе с ними к Цешковскому придёт кто-то ещё?) Поэтому решила, что сначала заедет в комитетский особняк и заберёт с собой охранника Збигнева. Мужик здоровый и вооружённый. А уже вместе с ним поспешат на улицу Пирамид, где квартировал Цешковский. Вдвоём они смогут защитить Ежи. Лишь бы успеть… Сердце любящей женщины — вещее. И сейчас оно громко кричало, что возлюбленный в смертельной опасности.

В квартиру продолжают стучать, — ожесточённо. И я слышу из спальни, как в прихожую выходит Беата.

— Кто там? — недовольно спрашивает она, удивлённая такой настойчивостью.

— Это я, пани Беата, — звучит грубый мужской голос.

— Кто это «я»?

— Збигнев, охранник в Комитете.

— Что вам надо, Збигнев?

— Срочное письмо для пана Цешковского. Важное очень. Велели передать как можно быстрее.

Беата выдерживает паузу.

— Пана Цешковского сейчас нет, — говорит наконец.

— Ну, тогда примите вы. А то как бы чего не вышло…

А что, собственно, может выйти? И кому понадобилось депешировать Зыху рано утром? Странная ситуация. С другой стороны, Збигнев не посторонний, не с улицы…

— Пойди стань за дверью и посмотри, что к чему, — тихо говорю Жаку. (Тот кивает и выскальзывает в прихожую.) — Пан Войцех, на всякий случай заткните ему рот чем-нибудь, — прошу Каминского, указывая на Зыха.

Сотоварищ с готовностью вытаскивает носовой платок, однако выполнить просьбу не успевает.

В прихожей творится что-то непонятное. Судя по топоту ног, в неё кто-то ворвался. Оторопев, слышу неожиданные, странные, жуткие звуки. Болезненный возглас Беаты… Глухой удар и короткое, оборвавшееся восклицание Жака, а следом стук упавшего тела… Хищный женский вопль, в котором с содроганием узнаю голос Агнешки…

— Да что там происходит?! — ревёт Каминский и бросается к выходу.

Но тут в спальню врываются Агнешка со Збигневом.

Простоволосая, растрёпанная, с искажённым злым лицом в ореоле спутанных чёрных прядей, Агнешка похожа на фурию. Ничего в ней сейчас не напоминает милую девушку, с которой я делил постель, которую жалел, о которой хотел позаботиться. Страшна она сейчас…

— Ежи! — пронзительно визжит Агнешка при виде лежащего, связанного Зыха.

В длинной руке её спутника играет короткая дубинка — игрушечная с виду, однако вполне серьёзное оружие. Збигнев как-то похвастался, что залил в неё свинец и теперь ею запросто можно убить или искалечить. Боюсь, что наш друг Жак уже испытал на себе разящий удар…

Каминский сильно бьёт Збигнева в челюсть, но тот закрывается левой рукой, а правой опускает дубинку на голову пана Войцеха. И хотя та защищена шляпой, мой друг падает как подкошенный. При виде рухнувшего Каминского становится больно, словно ударили меня. В бешенстве бросаюсь на Збигнева. При этом краем глаза вижу, что Агнешка, стоя на коленях возле Зыха, режет перочинным ножом верёвку на его руках. Совсем плохо…

Силой меня бог не обидел, но Збигнев выше, тяжелее и шире в плечах. В драке мне против него не выстоять, не говоря уже о дубинке, словно приросшей к волосатой руке. Поэтому иду на хитрость. Пока тот замахивается, успеваю головой чувствительно врезать в лицо. Вскрикнув, охранник отшатывается. У меня есть секунда, и я её использую сполна. Збигневу достаётся удар в кадык, — таким я должен был убить страшного старичка Убогого. Кто же знал, что карлику он окажется нипочём…

К счастью, охранник менее стоек. Со сдавленным воплем он роняет дубинку и падает на колени, хватаясь за горло. Смотрит на меня остановившимся бессмысленным взглядом. Сильно пинаю каблуком сапога в челюсть (та жалобно хрустит) и… всё. Збигнев заваливается набок. Больше он не опасен, — и, видимо, надолго.

Между тем пан Войцех подаёт признаки жизни. Цепляясь за комод, с трудом, неуклюже поднимается на ноги. Видит, как Зых, освобождённый Агнешкой, вскакивает с пола. Девушка с плачем припадает к нему на грудь, а тот грубо её отталкивает. Сунув руку в карман пальто, Каминский достаёт пистолет и направляет дуло на Зыха.

— Он мой! — говорит хрипло и спускает курок.

Но мгновением раньше Зых, хладнокровно оценив опасность, хватает за плечи Агнешку, которую только что отталкивал, и прижимает к себе, словно в порыве страсти. И пуля Каминского, летящая в человека-сову, достаётся девушке.