Польша и Россия в первой трети XIX века

Патриотического общества с русскими революционерами. Не исключено, что и первые контакты представителей польских и русских тайных организаций завязались при посредстве тамплиеров, которые на Украине имели возможность постоянного общения с русскими военными, в том числе с будущими декабристами – членами Южного общества. Именно тамплиеры передавали в Варшаву слухи о недовольстве, зреющем в русской армии и в самой России. «В армии жаловались на бездействие, на суровость своих командиров и несправедливость, граждане же – на отсутствие развитой торговли и тому подобные недостатки», – утверждал Маевский. По его поручению А. Чарковский отправился в Варшаву и там убеждал руководство Патриотического общества в том, что в России готовится восстание против правительства. Он повторял слухи о недовольстве среди военных, которые «желали бы конституции и прав»; армия «томится без войны», и в офицерской среде открыто говорят о «беспорядках и больших опасностях», «болтают разное, совершают из ряда вон выходящие поступки». Чарковский указывал на «отчаянную решимость русских военных, желающих непременно начать революцию»: «Русские заявили, – подчеркнул он, – коль поляки не хотят начать, пусть оставят это нам», «даже если бы в Варшаве ничего не было сделано, они на это согласны, лишь бы им не мешали». О том, кто может помешать, Чарковский сказал вполне ясно: «Русские говорят, что если бы они не боялись поляков, то начинали бы и у себя, и у нас». На это заявление весьма показательной была реакция Солтыка: «Пусть русские делают что хотят, но что касается нас, передайте капитану Маевскому, чтобы перестал думать о таких вещах, поскольку это было бы с нашей стороны величайшим безрассудством». По словам С. Заблоцкого, он «ручался, что спокойствие в нашем крае сохранится, и советовал сохранять его до тех пор, пока в Российском государстве окончательно не наступят известные перемены». Яблоновский на следствии подтвердил, что «таков был принцип Общества: не делать ничего, если только волнения в России не приведут к выводу войска из Польского края»¹⁰⁵

.

Такова была исходная позиция Патриотического общества накануне установления контакта с русской конспирацией. По некоторым показаниям, о ее существовании Кшижановский знал уже в 1822 г.: якобы по совету прусского общества (Tugebund) возникла мысль объединиться с действующим в России «тайным либеральным обществом». Однако, по свидетельству Ю. Гружевского, в 1823 г. он получил задание от Кшижановского разведать, нет ли тайных обществ в России, Курляндии и Жмуди. Эту информацию подтвердили Я. Ходзько и М. Ромер, но сам Кшижановский утверждал, что в 1823 г. Солтык направил его с Яблоновским в Киев с целью разузнать о русских тайных организациях и с ними связаться. Поиски контактов шли и с русской стороны: в том же 1823 г. на совещании Южного общества, где присутствовали Пестель, Волконский, Муравьев, Юшневский, Давыдов, Бестужев, последний предложил использовать идею «Русской правды» о предоставлении независимости Польше (включая и территорию некоторых западных губерний России) для установления связей с польскими тайными обществами, если таковые имеют место. Выяснить это поручили С. И. Муравьеву и М. П. Бестужеву, и они обратились к А. Ходкевичу, подозревая, что он является членом конспиративной организации. Узнав от них о Южном обществе, Ходкевич сообщил им о существовании Патриотического общества и обещал наладить связи. Получив от своей Дирекции разрешение на дальнейшие контакты с поляками, Бестужев и Муравьев вступили в переговоры с Кшижановским. В результате трех встреч с Бестужевым в начале 1824 г. во время «контрактов» – киевской ярмарки – поляки пришли к выводу о желании русских объединить с ними усилия, но стороны не имели полномочий для переговоров и потому условились о продолжении контактов, определили каналы связи. Соглашение должно было стать итогом дальнейших встреч, когда полякам будут ясны цели Южного общества, а русские смогут оценить, каковы силы и влияние союзника. Пока же Кшижановский уклонялся от конкретных ответов на последний вопрос, и это вызвало у русских подозрение. В свою очередь, поляки с недоверием отнеслись к Бестужеву, он казался им легкомысленным, «шальным», «горячей головой», человеком, который «из-за избытка своего жара легко мог бы все подставить под удар». В целом же их впечатления были вполне благоприятными, так как российская конспирация показалась им «весьма разветвленной» и «имеющей большое влияние на армию»: во всех корпусах, кроме Литовского, находились ее сторонники¹⁰⁶

.