Польша и Россия в первой трети XIX века

Во время переговоров русские революционеры заявили, что стремятся к смене правительства, но подчеркнули, что «поляки должны стремиться к своей цели» – присоединить все польские земли, отошедшие России, Австрии и Пруссии. Независимость Польши, заявил Муравьев, является «первым», «главным пунктом» в программе Южного общества; но если в том, что Россия должна уйти из Польши, все сходятся, то существуют разногласия в вопросе о западных губерниях Российской империи: «одни выступают за то, чтобы Россия осталась на том же пространстве, что и сегодня, другие же согласны уступить польские провинции». Бестужев подчеркнул, что люди уже «пришли к той ступени цивилизации, когда не размеры, а институты составляют счастье народов». Он «щедро обещал отдать несколько губерний», выражая уверенность, что «партия, выступающая за нерушимость нынешних границ», скорее всего примкнет к этой позиции. В ответ на признание независимости Польши русские требовали от поляков помощи. Договорились, что каждая из сторон будет действовать отдельно, но поддерживая между собой связь и согласованность. Кшижановский требовал предупредить поляков за две недели до начала революции и военного восстания в России, он подчеркнул, что все условия должны быть оговорены в соглашении, которое пока не подписано. Обе стороны не форсировали подписание, полагая, что выступление начнется не скоро: Бестужев называл даже пятилетний срок. Однако форму конкретной помощи поляков оговорили заранее: было условлено, что если Литовский корпус выступит в поддержку великого князя Константина против русской революции, польские патриоты не допустят, чтобы он ей «нанес вред», и не пропустят в Россию. При этом вставал вопрос о судьбе самого Константина Павловича. Муравьев считал, что великий князь должен разделить участь царской фамилии, которая при установлении демократического правительства в России будет свергнута насильственным путем. Он напоминал о проявлениях жестокости Константина Павловича на посту командующего Литовским корпусом: «Он дошел до такой степени наглости, что простые солдаты говорили, если бы не боялись […] поляков, то уж давно бы не дали так с собой обходиться». На это Кшижановский заметил, что речь ни в коем случае не может идти о смерти цесаревича, так как «ни один поляк не обагрил рук королевской кровью», а польское общество «никогда не опозорило себя преступлением против своего монарха или его семьи». Узнав о таком заявлении, Пестель счел, что Патриотическому обществу нельзя полностью доверять; оно может занять предательскую позицию и, когда начнется революция, помогать великому князю вступить на российский трон, чтобы потом в знак благодарности получить из его рук независимую Польшу, либо избрать его польским королем на основе Конституции 3 мая, «к которой поляки очень привязаны»¹⁰⁷

.

С самого начала переговоров возник еще один трудный вопрос – о форме правления в будущей Польше. Бестужев отметил, что русские задавали его не из праздного любопытства: «Наше общество, – заявил он на следствии, – хотело знать, каковы в этом плане перспективы поляков […], поскольку целью нашего Общества было установление республики, а желанием его являлось полное и прочное объединение с их народом, оно с полным основанием считало, что гарантией этого союза прежде всего была бы одинаковая форма правления, что представления, чувства и интересы обоих народов, став таким образом одинаковыми, способствовали бы тому, что народы эти стали бы опорой друг другу, и не оставили бы места для обычных между соседними народами зависти и ревности, каковые непременно возникают при различной форме правления, что, наконец, здравый рассудок и хорошо понятый интерес Польши должен был бы склонить ее к принятию республиканского правительства […] что если, напротив, поляки приняли бы монархическую форму правления или для этого выбрали иностранного монарха, но это стало бы возвращением на старый путь». Как подчеркивал Бестужев, нет гарантии, что такой правитель продолжил бы дело, начатое поляками, а если бы избрали короля из среды польской аристократии, начались бы раздоры с другими аристократическими фамилиями. «Польша, наконец, уже достаточно претерпела несчастий, исходящих от аристократии, которая сначала раздирала нацию ссорами, а кончила тем, что продала народ, навечно отвратив его от себя», – к такому выводу приходил Бестужев, утверждая, что лучше открыто принять ту форму правления, «которая после этого не доставляла бы никаких опасений». Он и Муравьев настойчиво спрашивали Кшижановского, хотят ли поляки установить королевскую власть, но тот ссылался на отсутствие полномочий для ответа на подобные вопросы и предложил прислать в Варшаву «переговорщиков»¹⁰⁸

.