Польша и Россия в первой трети XIX века

По тону писем Вяземского, который сам все более и более проникался интересами варшавского общества, видно, что его корреспонденты не разделяли его симпатий к полякам, но живо интересовались польской конституцией и ее воплощением в жизнь, ходом дебатов в сейме и т. д. Так, тот же М. Ф. Орлов, горячий сторонник конституционного преобразования России, который, по словам Вяземского, «в душе своей праздновал» варшавскую речь Александра I, особенно поддерживал намерение поэта издавать в Варшаве журнал, освещающий деятельность сейма. В марте 1820 г. он писал Вяземскому: «Самое настоящее место для издания журнала – это Варшава. Там отголосок европейского просвещения более отдается. Там хотя не существует еще вольное книгопечатание, но, по крайней мере, оное торжественно обещано. […] Не стыдно ли, что посюда польская конституция еще не переведена на российский язык? Не стыдно ли, что в России неизвестно, о чем поляки рассуждали на последнем сейме? Не стыдно ли, что непроницательная завеса неизвестности покрывает от нас все покушения поляков на Россию? Ты определен, кажется, судьбой, чтобы сорвать сию завесу, чтоб показать, с одной стороны, то, что делается для водворения свободного правления в Польше, а с другой – то, что предпринимается для унижения российской славы» ^б2

. С некоторой ревностью он замечает: «Желал бы я побывать в Варшаве и посмотреть на наших приемышных братьев, как они управляют колесницей представительства. Это дело трудное – ежели запряжена волами, то всё кнут нужен; ежели помчится слишком быстро, то может повалиться и весь народ за собой стащить в пропасть. […] Я все тот же – изнемогаю от отечественной горячки. Неужели не благословит Бог увидеть когда-нибудь счастья России?»⁶³

Вяземскому не раз приходилось с жаром опровергать «предубеждения» своих корреспондентов – как Орлова, так и братьев Тургеневых – против поляков. Так, М. Ф. Орлову он пишет о «нелепости народных ненавистей», а главное, о том, что не стоит завидовать полякам. «Я смотрю на поляков глазами доброжелательства, а ты – ненависти предрассудительной и, как мне сказывали, зависти весьма неосновательной. Не быть им свободными, пока мы будем в цепях; не царствовать у них законам, пока у нас Божьей милостью будет царствовать самовластие. […] Стоит только пожить здесь, чтобы увериться в недостатке их средств урваться из-под русских помочей, хотя бы и захотели превратить их в вериги»^б4

. Вяземскому приходится разубеждать Орлова в том, что все в Польше идет гладко и что поляки под русским скипетром наслаждаются конституционным устройством, развеивать миф о «блистающей и роскошной Варшаве». Подобное представление о Королевстве Польском как о «счастливой Аркадии», причем созданной благодеяниями русских, было очень характерно для того времени. На упрек своего постоянного корреспондента, видного деятеля александровской эпохи А. И. Тургенева в том, что он с меньшим участием относится к новому несправедливому рекрутскому набору в России, чем к дебатам в польском парламенте, Вяземский отвечал: «Здесь разыгрываются последние надежды наши. Забываю о гниющем древе самодержавия, а жадно, пристально устремляю все внимание свое на зеленеющий отпрыск свободы, пробивающийся на том древе»⁶⁵

. «Польша когда-нибудь России откроется, и Россия упрекнет себя в нелепом предубеждении. Здесь семена будущего нашего преобразования. […] Вы помните век Екатерины, а своего не знаете. Любите Польшу, желайте полякам успехов на поприще, открытом им рукою, которая держит вас под замком. […] Здесь сказка сказывается, у нас она сделается», – писал он А. И. Тургеневу в октябре 1820 г., под конец своего пребывания в Варшаве⁶⁶.

Пытаясь оценить влияние конституционного Королевства Польского на русское политическое сознание, следует учитывать более широкий контекст польской политики Александра I, являвшейся частью либеральной стратегии, направленной на Россию. Воздействие польской конституции на русское общество было опосредованным, связанным прежде всего с правительственными инициативами, касающимися непосредственно России: речью императора при открытии польского сейма в марте 1818 г., содержавшей декларации относительного политического будущего России, и работой над Государственной Уставной грамотой Российской империи в Варшаве в канцелярии Новосильцева в 1818-1820 гг.