Польские трупы

Ксендз остановился. Оркестр играл все торжественнее, толпа опустилась на колени. Нельзя даже перчатки поправить, подумал он, поддерживая священника под локоть и стараясь приспособиться к движениям его нервных рук, поднимающих дароносицу. Ксендз поворачивался поочередно на все четыре стороны света, ветер трепал балдахин, а в паузах между громкими музыкальными секвенциями отовсюду, поверх моря склоненных голов, доносилось хлопанье хоругвей и ленточек с переносных алтарей, а также более приглушенный, словно специально подобранный фон, шелест листьев березок, недавно срубленных и поставленных в ряд вдоль рыночной площади. Даже солнце сегодня особо не докучает, но ксендз мог бы идти и побыстрее, вздохнул он, и не так обстоятельно совершать обряд литургии у каждого алтаря. Мы еще только у третьего… Вдруг какая-то вспышка вынудила его повернуть голову. Он посмотрел на угловой дом. Отсвет, кажется, еще дрожал на боковом стекле эркера. На мгновение стало слышно фырканье лошадей в конюшне Мойши у реки. Теодору показалось, что именно в этом окне, на втором этаже, мелькнула седая борода самого богатого в городе торговца лошадьми. Вряд ли ему интересны наши праздники, вздохнул он. Надо будет в ближайшее время объяснить ему, почему я, хотя и являюсь председателем христианского союза торговцев, намерен и впредь вести с ним дела… На миг его внимание привлекла еще одна персона. Позади толпы верующих, преклонивших колени перед Святыми Дарами, стояла одинокая дама, спрятав лицо от солнца под зонтиком и лишь слегка склоняя голову в молитве.

* * *

— Господа, представляю вам нашего нового старшего лесничего, пана Чеслава Чводзинского, получившего отменное образование в Тарту. А это, пан Чводзинский, наш вице-бургомистр, пан Теодор Гощинский. Пан Теодор уже полгода, а точнее, восемь месяцев, весьма успешно заменяет бургомистра Якобсона, который сейчас лечится на водах после долгого пребывания в больнице и которого, вероятно, мы еще долго не увидим.

Староста понизил голос почти до шепота:

— Господа, вы сами расскажете о нашей ситуации или я ее вкратце изложу? Правду говоря, я предпочел бы, чтобы это сделал кто-то из вас, поскольку о недавних событиях в лесничестве знаю лишь в общих чертах, точнее, почти ничего.

После краткого взаимного обмена любезностями оба — и советник Шумский, и комендант Куна — выжидающе посмотрели на вице-бургомистра. Тот смущенно откашлялся.

— Уважаемый пан Чеслав, вы должны первым делом провести тщательнейшую проверку запасов древесины в лесничестве, ознакомиться со всеми кассовыми операциями и произвести учет прошлогодних трелевок. Необходимо также сделать своего рода баланс открытия, иначе множество финансовых недочетов, оставшихся после вашего предшественника, могут быть впоследствии, упаси Боже, приписаны вам, хотя вы ни в чем и не виноваты…

— Да, да, пан Чеслав, это важно для всех нас, а не только для ваших дальнейших жизненных и профессиональных планов. Тут я решительно поддерживаю пана Теодора. Без этих сведений мы, собственно говоря, не можем закрыть следствие по делу, которое уже давно будоражит умы жителей нашего города. А у пана бургомистра есть собственное мнение относительно этого дела — точнее, пожалуй, смелая и довольно огорчительная гипотеза.

* * *

И что теперь прикажете делать? Он уехал невесть куда и даже весточки не шлет. Смолибоцкая торжествует и все время гоняет меня как последнюю собаку из дома на двор, со двора в сарай, старая ведьма! Посмотрим, захочет ли тебя этот новый, потаскуха! Что же мне делать? Старуха всем про меня разболтала, люди сплетничают, а кое-кто даже нос воротит, когда я рядом сажусь в костеле. Он очень страшный бывал, но и щедрый, как никто другой, да и было отчего, он один, похоже, не боялся этой инфлянции, не жаловался постоянно…

* * *

И снова этот мальчишка-протоколист выпендрился! Рассказал советнику, что младшая любовница Магдзинского — сестра лудильщика Новака, убийцы. И он, дескать, давно хотел об этом сообщить, потому что за рекой все уже который день о том только и судачат. Неужто и она в эту грязь замешана? Черт побери! Она ведь еще совсем ребенок, помню, кто-то мне ее когда-то показал, босую, смеющуюся, на речном пляже. В скромном коротком темно-сером платьице в мелкий белый горошек, бегала за байдарочниками, участвовавшими в гонках на приз бургомистра. Конечно, молокосос, может, и хотел показать, что умнее всех, но благодаря ему наконец-то обнаружилась хоть какая-то логика во всем этом деле!

— Господин советник! Вы понимаете, что мы узнали благодаря этому юному дуралею? Понимаете, как это важно?

— Кажется, понимаю, пан Теодор, чего ж тут не понять, но родственные отношения никак не могут служить доказательством. Это всего лишь делает вашу гипотезу более правдоподобной. Только и всего.

— Это уже много значит, господин советник, да, очень много.

* * *