Польские трупы

Пока мы следим за работой Мэрион, мы имеем дело с классическим психологическим триллером в стиле «Молчания ягнят»: в Лондоне орудует серийный убийца, на счету которого уже пять трупов, и единственное, что отличает его от печально известных предшественников, — это, пожалуй, критерий выбора жертв. Все без исключения — белые мужчины старше шестидесяти, в хорошей форме, хорошо одетые, на вид — классические английские «пожилые джентльмены». Составляются различные психологические портреты преступника, но следствие идет главным образом по пути проработки гомосексуальной версии, что приводит в бешенство родственников жертв, а среди них есть люди весьма состоятельные и влиятельные. В результате запускается такая медиально-политико-бюрократическая мясорубка, что Мэрион сдается и — дабы успокоить издерганные нервы — берет отпуск, передав дела своему амбициозному заместителю. Как-то вечером, входя в ресторан, она чуть не сталкивается с мужчиной, в котором узнает сына одной из жертв: это Донован, разведенный красавец; между ними еще промелькнула какая-то искра во время беседы в Ярде. Минута неловкости, замешательства, болезненный укол одиночества — и Мэрион выходит следом за ним. Сцена как из пошлой романтической комедии: идти за практически незнакомым мужчиной по вечернему Лондону, чтобы инсценировать «случайную» встречу. Впрочем, Мэрион теряет его из виду, наткнувшись на давнюю приятельницу. Она даже не знает, сколько времени прошло за разговором, когда слышит полицейские сирены и видит спокойно выходящего из-за угла Джона Донована, снимающего и прячущего в карман перчатки. Они встречаются взглядами. Ни единого слова. Донован ловит такси. Мэрион достает мобильный телефон.

Я не плохой человек, — начинает свой рассказ во второй части Джон Донован, — ведь я не был способен убить отца — пока не обдумал детальный план.

Он знает, что сейчас в его дом нагрянет инспектор Уэсли с сотней полицейских; исповедь совершается в спешке. У меня был прекрасный отец.

У него был такой прекрасный отец, что он ни минуты не мог думать о себе иначе как о его сыне. В этом признании нет, однако, ни малейшей иронии. Отец был фигурой родом из капиталистических эпосов Джеймса Клавелла[33]:

судостроительный магнат, начинавший как заводской рабочий и добившийся всего собственным трудом и смекалкой, он никак не решался передать свое дело в руки Джона, хотя самому было уже далеко за шестьдесят. Вместе с тем, он воспитал Джона в собственном духе неукротимых амбиций, и ОЖИДАЛ, что тот не удовлетворится не главной ролью в корпорации. Но мог ли он ожидать, что фрустрации сына закончатся таким вот образом? Должен же был быть в Джоне какой-то изъян, какой-то психологический изгиб, отличающий его от отца, — а может, как раз ничего подобного не было, он был точной отцовской копией, и единственное различие заключалось в том, что Доновану-старшему не довелось расти в столь густой тени родителя? Сыновьям не следует слишком сильно походить на своих отцов, дочерям — на матерей; каждое поколение должно иметь собственное лицо, необходим здоровый протест. В «Линиях» есть сцена праздничного ужина, во время которого Джон вступает с отцом в спор об экономике; вот как Джон потом вспоминает эту ситуацию: уступит — увидит в глазах отца хорошо знакомое презрение, если же не уступит, тот его все равно за это накажет, найдет способ выместить гнев — такой уж у старшего Донована характер, с успехом воспитанный им и в сыне. На том же ужине кто-то пошутил, что в былые времена, чтобы стать главой клана, наследник должен был убить своего отца.

У Джона не было такого намерения — но шутка запомнилась. Убить? Ха, если бы на меня пало хоть малейшее подозрение, я бы потерял право на наследство; а я всегда буду первым подозреваемым. Это стало чем-то вроде логической задачи: как убить его так, чтобы никто меня даже не заподозрил? Первая мысль: имитация несчастного случая или естественной смерти. Но у отца слишком много конкурентов, расследование в любом случае будет очень тщательным, хватит одного следа, одной улики — кто знает, на что способна современная судебная медицина? Тут дело даже не в доказательствах, надо в зародыше пресечь любой шум в прессе вокруг своей персоны. Вторая мысль: нанять кого-нибудь. О, так только навлечешь на себя беду! Что еще? Судя по всему, способа нет.

Пока однажды вечером, когда он смотрел по телевизору кровавый триллер о серийном убийце, его не осенило. Психопат! Первая, вторая жертва — еще ни в чем нет уверенности, еще ведется поиск вероятных мотивов преступления. Но третья, четвертая? Тогда остается только одна версия: серийный убийца. Проще всего скрыть правду в чрезмерном шуме.