Польские трупы

На следующий день я приобрел в магазине реактивов хлористый калий, а в аптеке — шприц с длинной иглой средней толщины. Еще я купил букет кроваво-красных роз и две бутылки «Ballantine’s». Ее слабость к виски мне известна. Да, собственно, что скрывать — моя жена настоящая алкоголичка. Если где-нибудь в доме еще оставался коньяк или виски, она не в силах была устоять. Я всегда ей говорил, что это ее погубит. Но кто бы мог подумать, что так скоро.

Я приготовил раствор хлористого калия, набрал в шприц пять кубиков и спрятал его за ножку кровати. После отправился стряпать говядину с имбирем и овощи в соусе карри. Рис решил варить по-тайски, то есть довольно долго, покуда не склеится. На десерт я запланировал грушевый шербет. Накрыл стол свежей скатертью, поставил цветы, сменил рубашку и зажег свечи. В конце концов это наш прощальный ужин.

Она только слегка удивилась, но все женщины в таких ситуациях глупеют. С быстротой мячика, отбитого игроком в сквош, их осеняет мысль, что так и должно быть, и они поражаются, как могли столь долго существовать без цветов и свечей.

Я подал блюда, наполнил рюмки. После третьей она вдруг насторожилась. Внимательно взглянув на меня, спросила, щурясь и растягивая слова:

— Мама тебе уже сказала?

— Это о чем?

Неужели она не доверяла собственной матери? Даже мать могла ее предать! Ну и семейка!

Когда она ела, кусочек жареного перца прилип в уголке ее рта, как струйка крови.

Когда была выпита половина второй бутылки, язык у нее начал заплетаться, а когда виски подошло к концу, она без чувств сползла со стула. Ковер смягчил удар. Жена издавала звуки, похожие на хрип, изо рта вытекла капля слюны. Моя принцесса напилась. Я отнес ее на кровать и попытался раздеть. Ужасно трудно раздевать женщину, когда она тебе не помогает, но в конце концов я справился. Она лежала голая и храпела. Я с нежностью подумал о ее округлой, прекрасной формы груди, сосках, сейчас довольно плоских, но под пальцами твердеющих и вздымающихся, как Карпаты. О слегка выступающих костях таза, о художественно подбритом лобке. Интересно, кто «художник»?

Она лежала такая беззащитная и невинная. Я достал из-за ножки кровати шприц и воткнул ей в пупок. Игла, преодолев небольшое сопротивление, вошла довольно глубоко. Я впрыснул содержимое до последней капли. Она тихо застонала и, открыв глаза, уставилась на меня бессмысленным взглядом. А я нежно поцеловал ее в губы, незаметно бросив шприц под кровать.

— Спокойной ночи, жена моя, надеюсь, ты проснешься в лучшем из миров, — ведь я не желал ей зла.

Но, вероятно, где-то я ошибся, потому что ночью ее начало рвать. Из туалета она вернулась смертельно бледная. Мне стало ее жаль. Я принес ей полстакана воды с двойной дозой растворимого аспирина и до утра гладил по голове.

С опозданием выходя на работу, она все жаловалась, что на ней живого места нет — болит даже пупок. Потом попросила одолжить ей мою машину. Она и правда так плохо выглядела, что моя покореженная «мазда» была ей больше к лицу, чем ее новая «альфа ромео».

— Отгони мою машину в мастерскую, вчера она не завелась.

Мотор заработал сразу: едва я вставил ключ в замок зажигания, раздался тихий звук, похожий на журчание воды в туалете. Был прекрасный послеобеденный час, среда, я ехал по городу и думал о четверге, последнем дне моей жизни. Я смотрел на играющих детей, на красочные витрины, на всё великолепие мира: ветер трепал девичьи волосы, автобус словно подмигивал мне фарами и улыбался — и я расчувствовался. Из глаз брызнули слезы. Одна затекла в уголок рта, другая на нос и там повисла на кончике. Я хотел еще раз увидеть лес, корову на лугу, курицу, клюющую зернышко, канюка, кружащего в вышине. Городская застройка быстро кончилась, появились поля, а дальше излучина реки. Я свернул на боковую дорогу и доехал до опушки леса.

Воздух был чистый, прогретый мягкими лучами солнца. Я шел по тропинке, совершенно опустошенный, как солдат после проигранного сражения. Мне уже не на что было надеяться. Впервые за много-много лет я принялся молиться.

— Господи Боже, не обижайся на меня за те немногие грехи, которые я ношу в себе: я жарил на костре головастиков, мне не чужда была гордыня, я прелюбодействовал, иногда злоупотреблял алкоголем… но, Господи Боже, всё перечисленное еще не повод, чтобы эта ведьма уничтожила меня, как вошь, раздавила ногтем, и только тихий хруст стал бы моей последней жалобой, подобной жалобе Твоего сына на кресте. Господи, не допусти, чтобы агнец Твой, сотворенный по образу и подобию Твоему, был стерт с лица земли, чтобы сатана восторжествовал, яви свою мощь, да поможет она мне победить зло и обречь на погибель адские силы…

И тут я заметил ее. Бело-желтая шляпка гордо возвышалась над травой. Amanita phalloides, бледная поганка, божья посланница, окончательное решение проблемы. Первое, что я почувствовал, — бесконечную благодарность. Я упал на колени и сорвал поганку у самого основания. Вполне достойный экземпляр.