Польский театр Катастрофы

Как назвать этот вихрь тем, как уловить этот лихорадочный ритм работы? По сути необычайный и беспрецедентный проект изучения социального пространства путем искусства. Лучше всего получилось бы описать его через метафору сети (в двойном смысле: вылавливания

и

плетения

). Вайда ощущал самого себя голосом сообщества, участником большого эмоционального пробуждения общественных эмоций и исторической памяти, его отношение к обществу изменялось, исчезал элемент провокации, росла потребность усиления общественных связей, всегда присутствовавшая в его творчестве. Вайда уже не атаковал так яростно коллективные мифы (как в 1960‐е годы), а искал взаимопонимания со зрителем через обнаружение того опыта сообщества, который в культуре и пропаганде ПНР или был под запретом, или цензурировался (как, например, сталинизм). Он подчеркивал тему борьбы за национальную независимость, стойкость, мотивы непрерывности памяти. Реализовывал собственные художественные проекты, но также хотел документировать произведения других художников — особенно те, которые воспринимались публикой в категориях сильного потрясения, катарсиса. Так, как это происходило в случае «Умершего класса» Тадеуша Кантора и Apocalypsis cum figuris Ежи Гротовского. Если я правильно реконструирую увлечение Вайды этими спектаклями, оно было связано с глубиной пережитого аффекта как события на пограничье социального и индивидуального опыта, как тектонического потрясения, раскрывающего слои новейшей и архаической истории общества. При этом я бы выделил самые свежие слои: Вайда сильно чувствовал историчность произведений Гротовского и Кантора, их мощный либидинальный импульс, связанный с ви́дением общества в состоянии радикального кризиса и с упорством пробивающиеся через обманчивость послевоенной стабилизации. Таким либидинальным ударом были также спектакли самого Вайды первой половины 1970‐х годов: «Бесы» Достоевского и «Ноябрьская ночь» Выспянского.

Книга Казимежа Мочарского, представляющая собой запись разговоров автора с Юргеном Штропом в камере мокотовской тюрьмы, также стала огромным событием, вызвала сильный отклик в обществе, ее овевала слава произведения, публикация которого была под угрозой по политическим причинам. Уже одним этим она могла заинтересовать Вайду. Збигнев Кубиковский, который в качестве главного редактора журнала «Одра» опубликовал в 1972–1974 годах почти все «Разговоры с палачом», а также интервью с автором, сделанное Мечиславом Орским, заплатил за это впоследствии своей должностью[768]. Книга вышла в свет летом 1977 года, а уже ранней осенью начались репетиции. Зигмунт Гюбнер — директор театра «Повшехны», которому и принадлежала идея поставить «Разговоры с палачом», автор сценической адаптации и будущий исполнитель роли Мочарского в спектакле Вайды — отреагировал быстро. А Вайда, хоть и был занят многими проектами в кино и театре, сразу же согласился на постановку.