Полтергейст в Прошмыркине

– Ну, тогда, всё! Мне сюда ездить больше не за чем. Прощай! – уже не тая горечи, заговорила Нескучаева. – Спасибо за гостеприимство. Да-а… Дела! Я только одного понять не могу: почему же ты мне сразу не сказал об этом, а просил приезжать почаще? Что, играл со мною в кошки-мышки? Тебя забавляла дурочка, которая уговаривала вернуться в колхоз? Выходит, ты слушал меня, и в душе смеялся надо мной? Да? Ну, скажи, скажи, для чего тебе нужно было столько времени водить меня за нос?! А-а-а, догадываюсь! Ты, наверное, знал заранее, что я из райкома? Знал?

– Знал… – Фёдор насупился, и вдруг вновь стал тем угрюмым типом, каким она увидела его впервые. – Уж, такое трепло, как Аврорский, да не разболтает?!..

– Понятно… – Тоня сквозь выступившие слёзы саркастично рассмеялась. – А я-то думала…

Но он договорить ей не дал.

– Так, выходит, ты столько времени гоняла сюда по кочкам только для того, чтобы на моей шее снова повис нероновский хомут? – в глазах Колотушкина сверкнули искры. – Эх, ну и дурак же я! Ой, дура-а-а-к!!! Размечтался идиот о…

Он запнулся, швырнул оземь пригоршню гаечных ключей и, не оглядываясь, быстро зашагал к дому.

– А ты… Чего ты от меня ждал? – крикнула она ему вслед, вдруг начав о чём-то смутно догадываться, отчего её сначала бросило в жар, а потом в холод.

Дав газу, она безжалостно погнала мотоцикл восвояси. Рискуя разбиться вдребезги, Нескучаева во весь опор мчалась на «Яве» по ямам и рытвинам. Её внутри жгло и раздирало – какой конфуз, какой провал! Что же теперь она скажет «первому»? А Канарейкин? На днях он снова подкатывал к ней насчёт совместной поездки в Прошмыркино, с пикником у скирд соломы. Вкрадчиво, витиевато жестикулируя, он по секрету сообщил, что, будто бы, слышал от «первого» нечто очень важное. Якобы тот, в случае успеха идеологической миссии Нескучаевой, собирается назначить её заведующей отделом. И он, Канарейкин, мог бы это, так сказать, ускорить.

– …В полном соответствии с нынешней эпохой укореняя, Тонечка, – барски хохотнул он, добавив, что, разумеется, служебный взлёт в известной мере будет зависеть также от её «понимания» и, понятно какой, взаимности.

Едва не послав его к чёрту, Антонина ответила куда более обтекаемо и дипломатично, в очередной раз разочаровав и расстроив «старшего товарища». И вот теперь, после такого фиаско – о каком служебном росте может идти речь? Ёлки-палки! Как бы не получилось с точностью до наоборот… Ой, а что теперь начнётся в райкоме!.. Можно себе только представить, как завтра будет хихкать зануда Каргина из сельхозотдела! А как будут злорадствовать все эти бездельники и бездарности, окопавшиеся в общем и финансовом отделах! Впервые райком Антонине вдруг показался чужим и враждебным.

И тут снова вспомнился Колотушкин, вспомнились и его последние слова. Что он имел в виду, сказав «размечтался»? О чём это он мог размечтаться?

«Да, здорово я с ним опрофанилась! – подумалось Нескучаевой, но уже безо всякой злости. – Значит, с самого начала он прекрасно знал, что я из райкома, и разыгрывал из себя святую простоту! Надо же…И чего ради? У него, что, на меня были какие-то виды? Хм-м-м, однако…»

И вновь в ней проснулись сомнения. Ей вдруг за себя стало стыдно. А в чём он, собственно говоря, виноват? Сама навязалась ему со своей идейной болтовнёй, отнимала время, забивала ему голову всякой чепухой… А ведь он, между прочим, ни разу ей не выказал даже тени недовольства или неприязни, ни разу ни в чём не упрекнул, неизменно был вежлив и тактичен.

«Вот, дубина-то бестолковая! – чувствуя, как внезапно запылали щёки, мысленно ругнула себя Антонина. – Если по совести, то какой же я, наверное, выглядела дурой, когда рассусоливала про всякие эти перестройки и ускорения!»

А ещё в душе её очень мучило то, что, вольно или невольно, сама того не желая, она, как бы, обнадёжила Колотушкина в чём-то очень личном. В чём именно? В этом ей было неловко признаться даже самой себе.

«Ну, что ты финтишь? – Нескучаева мысленно вновь осекла саму себя. – Ты, что, всё это время, и в самом деле, моталась к нему в глухомань только из чисто идеологических и карьеристских соображений? Тогда, какого чёрта и накрашивалась, и кокетничала перед ним? И тебе, между прочим, нравилось то, как он на тебя смотрит. Нравилось, нравилось – не отнекивайся! Самой мозги надо было включить вовремя, чтобы потом не обижаться и не разочаровываться!»

Всё дальше уезжая от Прошмыркина, Антонина всё больше и больше начинала понимать: обманывать себя не стоит. И ей сейчас муторно не только от провала своей «комиссарской» миссии, но и оттого, что Фёдора, скорее всего, она больше уже не увидит. Ни-ког-да… А жаль!