Полтергейст в Прошмыркине

Однако вскоре всем стало ясно: замужество Нескучаевой – это всего лишь, так сказать, «цветочки». Под тлетворным (как назвал его Канарейкин) влиянием отца Артемия, будущие супруги (о, Боже… то есть, о, святая троица Маркс-Энгельс-Ленин!) решили обвенчаться!!! Гром грянул.

…На заседании бюро царила гробовая тишина. Лишь голос докладчика, второго секретаря РК Канарейкина звенел сабельной сталью и сотрясал кабинет. Канарейкин клеймил изменницу Нескучаеву позором и предавал её партийной анафеме. Он рвал и метал, его пылающий гневом взор мог бы испепелить ренегатку. Но… Все эти «громы и молнии» были не более чем пустопорожней пальбой из пушки по воробьям – Нескучаева, проигнорировав глас партии, на бюро не явилась.

Внимая Канарейкину, члены бюро сдерживали усмешки и потихоньку переталкивались локтями. Они уже были наслышаны о том, как совсем недавно «Толя-бабник» пытался за Антониной приударить. Но она его «обломила», как сопливого пацана, и Толе так и не довелось «отведать комиссарского тела». Своё выступление докладчик завершил пламенным призывом политически линчевать Нескучаеву, заочно исключив её из нерушимых партийных рядов, чтобы другим неповадно было.

– Угу, – выслушав его, сдержанно кивнул Рубакин, – значит, исключить…

– Да, Георгий Максимович! Выгнать с треском, с позором! Дать об этом большой, разгромный материал в «Трубе революции»! – Канарейкин изобразил решительный жест рукой.

– А про это – что скажешь? – «первый» хмуро указал рукой на высокую стопу сданных партбилетов.

В кабинете повисла гнетущая тишина: действительно, кто бы ранее мог себе представить такой политический ужас, как сознательный, преднамеренный выход из партии?! Ведь, не то, что во времена сурового Иосифа Виссарионовича, но даже при добрейшем Леониде Ильиче о подобном и подумать было бы страшно! Разве в ту пору хоть кто-то поверил бы, что однажды партбилеты начнут пачками отсылать в райком?!

– Что думаешь, Данилыч? – нарушив стихийно образовавшуюся «минуту молчания», «первый» взглянул на старейшего член бюро РК Дзержинцева (ходили слухи, что свой билет члена ещё ВКП(б) тот получил из рук самого товарища Кобы!)

Данилыч на вопрос Рубакина лишь грустно усмехнулся. Встав со своего места, он сказал то, о чём знали все присутствующие, но вслух признаться не решились бы даже под угрозой лишения самого святого – ежемесячного продпайка из обкомовского спец-магазина:

– …Помните, когда наши «умники» из ЦК ввели план по приёму в партию? Что я тогда сказал? Это добром не кончится! Вот и пожинаем то, что посеяли. Мы кого напринимали? Жуликов, карьеристов, мерзавцев, по которым тюрьма плакала. А чего они к нам лезли? Да, чтобы воровать ещё больше. И этим мы оттолкнули от себя людей честных и принципиальных. А теперь времена переменились, и прохиндеи как крысы побежали с тонущего корабля. Итог закономерный! Антонину – что пинать? Тем более, заочно? Она человек нормальный, ей замуж надо, детей рожать…Правильно и сделала, что вышла за фермера – кто знает, что будет завтра?! Да и Колотушкин, я слышал, мужик – дельный, серьёзный, стоящий. Вот его надо было принять в партию, и поставить вместо алкаша Аврорского. А то и вместо пустоцвета Неронова, который и держится в кресле лишь за счёт свояка в обкоме! Об этом все знают, да только пикнуть боятся…

Суровое выступление Данилыча райкомовцы выслушали с таким видом, словно их окунули в ледяную прорубь.

– М-да-а-а-а… Так, какие будут предложения по Нескучаевой? – «первый» окинул хмурым взглядом своих, мягко говоря, соратников.

– А-а… Гм… Ну, какие? – отчего-то вдруг опять задёргался Канарейкин. – В своём докладе я предложил её исключить…– промямлил он.

– Ну, давай, исключим – её, потом – пятого, десятого… Сам-то завтра куда пойдёшь? – прищурился Рубакин.

После недолгого, но непривычно жаркого, содержательного и весьма откровенного обсуждения, не без учёта мнения Данилыча, была принята резолюция, совершенно не похожая на заготовленную заранее Канарейкиным: «…Учитывая трудное положение в партии и, в связи с предстоящим сокращением партаппарата, признать опыт бывш. инструктора Нескучаевой А.К. положительным, заслуживающим изучения и распространения, как передовой».

Антонина, получив по почте конверт с решением бюро, лишь рассмеялась. С некоторых пор такие, прежде – вселенского значения факторы, для неё вдруг стали малозначащим пустяком. Теперь шкала её жизненных ценностей была совсем иная, связанная с человеком, который ей стал бесконечно дорог.

…Тем днём, примчавшись к дому Колотушкина, Тоня едва ли не опрометью вбежала в горницу и, увидев Фёдора, сидящим за столом, устало сбросила с головы каску и облегчённо перевела дух – живой! Колотушкин, подносивший в этот момент ко рту полный, гранёный стакан первача, при виде Нескучаевой окаменело замер, словно на него взглянула сама Горгона Медуза.

Через мгновение, уже полностью придя в себя, Тоня вновь стала всё той же «мотокомиссаршей», категоричной и решительной. Строгим, непререкаемым тоном, она скомандовала:

– Пьянку – от-ставить!