Впрочем, к большому сожалению Шумумото и Дзуцуобы, в американских СМИ, на сей раз, их старания должного отклика не нашли, и их сообщения не стали громом среди ясного неба. Под редакторским пером они обратились в тихий, маловразумительный «пшик». Во-первых, Стронхолд-старший вовремя принял кое-какие превентивные меры против дальневосточной информационной агрессии. Не без энных сумм в долларах ему удалось блокировать выход в свет материалов, которые хоть как-то рисовали Майкла в не самых выгодных красках. Во-вторых, и сама американская пишущая братия здраво рассудила, что – хватит в угоду самурайским амбициям топтать свою национальную гордость. Выпускающие редакторы сочли оскорбительными, и с порога отмели компрометирующие Майкла материалы и те снимки, где он выписывал в воздухе вынужденные пируэты вовремя схватки с русским Мишкой-Тарзаном.
Прошёл лишь один снимок, на котором мисс Натали, подобно рефери на ринге, разводит по углам взъерошенных соперников. Но репутации Стронхолда он пошёл только на пользу. Наконец-то увидев ту, из-за которой и разгорелся весь американо-японский сыр-бор, почитатели Майкла вполне согласились, что ради такого пригожего, большеглазого великолепия не грех было и кулаками поразмяться, и погрустить где-нибудь на диком бережку…
Даже не распечатав все остальные письма, Майкл сгрёб корреспонденцию в ящик своей тумбочки, и повалился на кровать со скрипучей сеткой и грубым, комковатым матрацем. Не разуваясь, он закинул ноги на ржавоватую спинку кровати и углубился в раздумья. Известия, полученные от отца, нельзя было назвать неожиданными. То, что Эндрю не стал прямым продолжателем дела, основанного ещё их прадедом, было вполне закономерным – он и раньше не проявлял интереса к бизнесу. Но и Майкл был весьма далёк от бумаг и канцелярской рутины. Ему нравилась шумная, весёлая, бурная жизнь, путешествия, приключения, риск. Бизнес же, требующий сосредоточенности, педантичности, подчинения своих настроений интересам дела, всегда казался Стронхолду чем-то виртуальным, тошнотворно-скучным. Да и столь же непостижимым, как, например, копошение марсианских амёб, если только таковые существуют в природе. Но вот теперь ему предстоит влезть в шкуру буквоеда. Правда, для этого предварительно придётся содрать с себя шкуру романтика. И вряд ли это пройдёт безболезненно…
«…Отец хочет, чтобы я женился на Дэзи… Боже мой! – Майкл одновременно и улыбнулся, и поморщился. – Как круто он поменял своё мнение – ведь совсем же недавно он и слышать о ней не желал…»
Стронхолду было яснее ясного, что какие бы то ни было сантименты и возвышенные чувства в настоянии отца жениться на Дэзи – вовсе ни при чём. Необходимость этого брачного альянса определяет лишь реклама – вездесущая и всемогущая. Всё в угоду ей, этому нашему раскрашенному и расцвеченному неоном алчному идолу современного общества… Даже личная жизнь. И женится ли Майкл именно на Дэзи, или на какой-то другой, ей подобной – неважно. Главное, это станет громким событием, эффектным шоу, поводом посмаковать в прессе те или иные подробности – наряд невесты, количество машин, кто и что сказал за столом… Это всё она – её величество реклама. Потом рекламно-свадебное шоу послужит тому, чтобы их корпорация сделала ещё больше денег. Очень-очень много денег! Только и всего лишь… А любовь? Она-то где?! Слюбится-стерпится, кажется, так говорят русские? И он, Майкл, будет вынужден подчиниться этой предопределённости, ломая себя и свою судьбу через колено…
Стронхолду вдруг подумалось о том, что за эту неделю он пережил столько, сколько не переживал за всю свою прежнюю жизнь. Отец даже не представляет, что его наследнику теперь даже и сравнивать-то смешно былое увлечение «милашкой Дэзи» с тем, что он переживает сейчас. Это всё равно, что сравнивать пламя спички с неугасимым пожаром в гигантском небоскрёбе, который не залить галлонами виски, и не засыпать грудами долларов.
«…А дела-то мои плохи…» – Майкл, глядя в потолок, нахмурил лоб. И в самом деле – его шансы найти эффектный подход, чтобы с ходу добиться расположения и благосклонности девушки, которой он, скорее всего, совершенно безразличен, ничтожно малы. Они и виделись-то всего один раз… Разумеется, можно было бы широким жестом, по образу и подобию древних викингов, бросить к её ногам то неслыханное, фантастическое для этой глуши богатство, которое уже завтра будет в его руках. Но… Не окажется ли он смешон и жалок в попытке купить за деньги то, что, в принципе, купить невозможно?
Кто их знает, этих русских провинциалок? Наверное, в столице подобную проблему решить было бы проще – там люди всегда более прагматичны, более «продвинуты» в плане правильного отношения к деньгам. А вот здесь, в патриархальной глуши, где слишком многие живут представлениями образца прошлых веков, деньгами размахивать не всегда есть резон… Что, если вместо приветливой улыбки в ответ на предложение, по сути, продать себя за возможность жить в роскоши, он увидит в лучшем случае – иронию, а в худшем – презрительный отказ? Такое было бы хуже смерти!..