Полтергейст в Прошмыркине

Рядом с лаптями сверкал начищенными медными бляхами новенький, но уже трижды побывавший в деле конский хомут, презентованный дедом Антипом. По словам старого конюха, хомут только тогда приобретал магические свойства, если его не менее трёх раз надевали на лошадь, которую потом до пота гоняли в упряжи. Тут же, подобно туземному ожерелью, была развешана обширная коллекция подков, часть которых была найдена на старых пепелищах, а прочие были откованы в дар учёным деревенским кузнецом, смугловато-кучерявым Ванькой Изумрудовым – внуком цыгана-кузнеца, лет семьдесят назад отбившегося от своего табора и осевшего в деревне. По словам Ваньки, над подковами в момент их закаливания им были прочитаны старинные цыганские заклинания, придавшие им необычайную мистическую мощь.

– …Профессор, – уверял Ванька, – коль настанет момент, что хоть в петлю лезь – а такое со всяким может быть! – возьми в руки мою подкову, и скажи старинный цыганский заговор: конь вороной по небу проскакал, меж звёзд дорогу проторил, с ноги подкову потерял. Ты, подкова железная, огради меня от беды, от лиха, от горести! И – всё! Уж если что и приключится, то подкова, всё равно, хоть маленько, да соломки подстелет…

Матово поблёскивали расписные миски и кувшины, сработанные признанной в Прошмыркине мастерицей гончарного ремесла бабкой Элеонорой. Передавая учёным в дар свои изделия, она особо указала на древние рунические знаки, украшающие её керамику, и разъяснила, в какой день недели каким изделием следует пользоваться.

И хотя Свистунов-Нахалевич весьма высоко ценил любой из прошмырскинских подарков, из всего их обилия для него наибольшую ценность представлял конский хомут. Случилось так, что он на практике, лично смог убедился в его сверхъестественных свойствах. Дед Антип уверял его в том, что, стоит через этот главный предмет конской упряжи взглянуть на какого-либо человека, как сразу же можно будет определить, связан ли испытуемый с нечистой силой. У любой ведьмы в ходе подобной экспертизы без труда замечался имеющийся у неё хвост, наподобие вислого свиного, а у ведьмаков на голове вполне отчётливо просматривались рога, наподобие тех, что прорезаются у молодого козлика.

На следующий же день по возвращении из Прошмыркина, профессор получил возможность испытать колдовской агрегат в действии. Ради этого он терпеливо выдержал занудливо-долгую «вздрючку», как по-народному Евгений Евгеньевич именовал традиционные в их семье исправительно-воспитательные монологи своей почтенной супруги. Затем, выждав нужный момент, он провёл тестирование конюшенно-волшебного устройства: едва по квартире разнёсся басовитый бурлацкий храп, издаваемый его «половиной», предавшейся своему любимому занятию, профессор немедленно приступил к делу. Взяв хомут, он на цыпочках подкрался к двери в спальню, немного её приоткрыл и, с замиранием сердца, сквозь овал хомута взглянул на спящую супругу. Увиденное поразило его словно удар грома: у его жены появился хвост!!! С трудом отдирая ноги от паркета, профессор подошёл поближе и понял, что его подвели глаза, из-за чего за хвост он принял оторвавшийся хлястик халата. Но первое впечатление ещё долго холодило душу какой-то потусторонней, мрачной жутью.

На следующее же утро, ни свет, ни заря, Евгений Евгеньевич помчался к своему соседу, академику Лопухову. Будучи вечным холостяком, тот слыл большим знатоком женщин. Молча выслушав излияния испуганного коллеги, Лопухов усмехнулся и, в своей обычной манере выражаться парадоксальными сентенциями, ответил вопросом на вопрос:

– А тебе не кажется странным, что юные золушки после тридцатилетнего замужества превращаются в злых ведьм? Не связано ли это с превращением бывших прекрасных принцев в старых, занудливых чертей?

Стоит отдать должное профессору Свистунову-Нахалевичу, он мужественно решил явить самокритичность. Памятуя о том, что иногда и сам грешил скандалистикой (правда, его монологи были существенно короче, но зато куда более энергичны и идеоматичны), сразу же после этого разговора, прямо в своём кабинете, он посмотрелся в зеркало через всё тот же магический хомут. Результаты этих смотрин остались неизвестны, но по каким-то (возможно, магическим) причинам взаимные «вздрючки» супругов с той поры пошли на убыль.

…Кроме работы над своей монографией профессор был вынужден давать бесконечные интервью, писать статьи для научно-популярных и эзотерических изданий, отвечать на многочисленные письма коллег, в том числе, и зарубежных. И, всё же, несмотря на уйму всевозможных, зачастую, пустопорожних трат времени, его, без преувеличения, грандиозная работа была завершена в рекордно короткие сроки.

Сладко потягиваясь, профессор не мог налюбоваться своим бумажным детищем, которое было ему безгранично, бесконечно дорого. Скажем, свершись некое чудо и, обратись штабель исписанной им бумаги в бриллиант такой же величины, профессор, наверняка, испытал бы крайнее огорчение.