Самым последним, как капитан тонущего судна, в родные пенаты отбыл профессор Свистунов-Нахалевич. Напряжённое, насыщенное фантастическими событиями лето изрядно утомило учёного мужа. Но профессор был далёк от того, чтобы, почивая на уже завоёванных лаврах, отлёживаться на диване перед телевизором. Он немедленно сел за работу. Долгими, зимними вечерами в своём просторном, но уютном кабинете он писал, писал, писал…
Ещё находясь в Прошмыркине, профессор начал разрабатывать собственную, оригинальную теорию, объясняющую сущность так называемой «нечистой силы». Согласно её основным постулатам, «нечистая сила» – это вполне материальные обитатели некоего параллельного с нашим миром особого, информационного, пространственно-временного измерения. Согласно воззрениям Свистунова-Нахалевича, человеческий мозг способен генерировать особый тип нейтринных полей, которые, проникая в параллельные миры, там материализуются в форме обычных барионных сгустков. Но материализовавшиеся сущности, нами же наделённые невероятными способностями, потом стремятся прорваться обратно, в наше измерение. А, поскольку, не всех из них мы наделяем добротой, скорее, наоборот, представляем себе злыми и агрессивными, они в наш мир и проходят со злом.
Но как же этим инферналам, нами же созданным, удаётся пробраться к нам, своим создателям? На этот вопрос Свистунов-Нахалевич тоже нашёл ответ: всё дело в «летающих тарелках», прибывающих к нам из других звёздных систем. По его мнению, инопланетяне уже давно освоили телепортацию с подпространственными переходами. От той же туманности Андромеды до Земли инопланетский НЛО добирается за долю секунда. А как? Да, по под- и надпространственным каналам, которые прошивают миллионы пространственно-временных формаций, словно швейная игла собранный «гармошкой» очень длинный кусок материи. Но просто так для Вселенной это не обходится, был уверен профессор, в ткани мироздания образуются дыры, через которые русалки, домовые, тролли, и даже драконы целыми полками и дивизиями вторгаются в наш мир…
Справедливости ради, стоило бы сказать, что иные учёные из тех, кому удалось узнать о теориях Свистунова-Нахалевича, сочли их не более чем наукообразным бредом. Один из коллег профессора, тоже членкор, пригласив его на телефонные переговоры (сотовой связи, увы, ещё не было) напрямую его спросил:
– Евгений Евгеньевич, что ты там пьёшь и чем закусываешь?
Но руководителя экспедиции в Прошмыркине, уверенного в своей правоте, к тому же, видящего перед собой две вершины, каковые ему следовало достичь – звание действительного члена АН и «нобелевка», сбить с курса никому не было дано. И он упорно шёл к своей цели.
Большой труд, созданный на основе собранных им данных, обещал стать сенсацией в современной мировой науке. Поэтому работалось необычайно легко, и монография постепенно распухла тысячи на полторы страниц. Во время коротких передышек профессор, мечтательно глядя в потолок, расхаживал по кабинету, воображая себя читающим – то доклад на всемирном научном симпозиуме, то лауреатскую лекцию в Нобелевском комитете…
Толстый пушистый ковёр приятно пружинил под ногами. За хрустальными стёклами дорогих книжных шкафов тусклым золотом поблёскивали корешки старинных фолиантов. В углу кабинета, подобно трофеям путешественника по Тибету или джунглям Индонезии, хранились экспонаты, привезённые из Прошмыркина. Среди них можно было обнаружить и метлу «бабы-ведьм» Акулины (которая, кстати, так и не полетела, несмотря на усилия самого Прохора Макаровича), и обломок оплавленного мельничного жернова с места приземления летающей тарелки.
Весь дальний угол кабинета был увешан талисманами, амулетами и оберегами всевозможных видов, форм и размеров. Рядом с гипсовым отпечатком ступни оборотня располагался ещё один ценный экспонат подобного рода – отпечаток ступни лешего, отдалённо напоминающий след задней лапы медведя, найденный незадолго до отъезда в Москву.
Тут же хранились и предметы деревенского быта, имеющие магическое значение. Они были подарены профессору гостеприимными сельчанами. Вызывающе желтели на полированной подставке лапти-скороходы, искусно сплетённые дедом Михеем и заговоренные им же от «ножной ломоты». А ещё, по словам Михея, лапти даровали возможность ходить за сохой целыми днями, не зная усталости, а так же бегать, даже по пересечённой местности, «аки заяц резвый».