Полынья

— Я понял, — сказал Егор, — да, это ориентация на мировые стандарты. Я имел в виду как раз это. — Он вспомнил о письме Ивана, но догадался его не выдавать.

— А мне нужны пути снижения себестоимости, — директор не сдержал раздражения и невольно повысил голос.

— Может, нам поговорить в другой раз? — Егор встал.

Роман взял себя в руки:

— Эк, какой чувствительный стал! Так что же мне делать, по-твоему?

— Если всерьез, то слушай, — Егор выждал, пока Роман оторвет глаза от бумаг, сложенных перед ним стопкой, и продолжал: — Высказать на собрании два аспекта вопроса: свой — то есть отсчет снижения себестоимости от достигнутого, и нашей лаборатории — выход на мировые стандарты, то есть создание инструментов высшего качества, как по классу точности, так и по эстетике. Это предусматривает совершенно новый подход к отсчету себестоимости.

— Нет, я выскажу свою точку зрения, свою и совнархоза. А ты вали свою.

— Подумай, Роман. Мне не хотелось бы лезть с разногласиями на трибуну партсобрания. Нас не поймут. Если ты выскажешь обе точки зрения, услышишь, если только ты хочешь услышать, то, что думают наши коммунисты.

Роман надолго задумался. Донна Анна открыла дверь, хотела что-то сообщить, но Роман махнул рукой.

— А ты не думаешь, Егор, что на заводе должен быть один директор?

— Вот потому я тебе и предлагаю…

— Ну, ну… Подумаю. — И уже совсем по-другому, оживленнее, веселее, заговорил Роман, укоряя Егора в том, что тот отказался от прекрасной должности. Снабжение — это альфа и омега современной промышленности, а он, Егор, в нем, как рыба в воде.

— Смотря что понимать под снабжением, — ответил Егор, вспоминая сразу все: и Таллин, и Москву, и Харьков, где Нина ходила с ним повсюду, хотя ее и не было рядом. — Если под этим термином понимать «выбивательство», то это не снабжение, а штопка дыр. А если говорить по большому счету, то это наука, сложная и интересная, и коммерция. Туда бы я пошел работать. Знать, где сколько и что лежит, завязывать, закреплять наиболее выгодные связи, искать рычаги заинтересованности и вырабатывать и применять меры ответственности. Это интересно: создать своеобразный видимый и невидимый в то же время рывок. Вот это да!

— Черт, ты и все твои из пагоды живут будто не на земле. Меня будут бить, если я не отоварю наряды, не дам людям заработать и получить премию. А ты — наука!

На партийном собрании директор сделал своеобразный доклад. Он не встал на одну из двух точек зрения, а убедительно изложил обе. Он с такой же заинтересованностью и доказательностью говорил о необходимости снижения себестоимости от достигнутого, точке зрения, давно привычной и ставшей, как он выразился, почти экономическим законом, с какой говорил и о некотором завышении себестоимости и в то же время о переводе в высший класс изделий завода, об их конкурентной способности на мировом рынке. Все с интересом слушали технические данные таких же инструментов, выпускаемых шведами, англичанами, японцами, американцами, немцами из ГДР. Кто-то охал, кто-то неверяще махал руками, кто-то расстроенно вздыхал.

Но странно, что прения разгорались вяло, и Егор волновался, чувствуя, что ответственность за собрание лежит и на нем, хотя и негласно, но лежит. Не привыкли люди из двух точек выбирать одну, верную? Но не всю же жизнь, как слепым, держаться стенки? Думать, думать…

Егор взглянул в сторону, где сидела жена. В черном платье, с желтой ниточкой янтаря на шее. Янтарь выбирала Нина. Тогда еще ничего не было известно, и вот как получилось…

За все время, пока они сидят на собрании, Варя не оглянулась на него. А что он мог еще от нее ждать? Дома они совсем чужие. Егор взглянул на донну Анну: та сидела с краю стола президиума и готовилась записывать прения. На лице ее озабоченность, будто она чувствовала себя виноватой в том, что прения забуксовали.

Мысли пришли в движение после речи Неустроева, и собрание оживилось. Неустроев, самоуверенный и энергичный, говорил твердо, без колебаний, и скорее инструктировал, чем размышлял. Он высказал недоумение по поводу директорского доклада: как можно, не имея точки зрения, пытаться задать тон собранию? Как можно ставить под сомнение планирование себестоимости от достигнутого уровня, если это стало категорией государственной?

«Устойчивый консервативный стереотип, — подумал Егор словами Нины, — чтобы его переделать, не один пуд соли надо съесть»…

Разгоряченный Неустроев — ниточка усов подергивалась — сел у окна, забрякал шпингалетами, стараясь открыть створки, и открыл.